– Значит, они мертвы? – Бренна взглянула на дочь.

– Нет, но виновную мы привезли.

Кристен, не глядя, показала туда, где сидела Эрика.

– Селиг сам разделается с ней, когда поправится.

– Женщина? – хором спросили Гаррик и Бренна в изумлении.

Селиг поморщился:

– Но почему все считают это таким уж невероятным?! Я вовсе не стремился очаровать каждую женщину, которую желал. Несколько раз мне просто не удалось сделать это, так что я не ставлю себя слишком высоко! – возмутился Селиг.

Присутствующие недоверчивым фырканьем встретили его слова, и наконец Кристен, уничтожающе глядя на брата, высказалась:

– Он настоял на том, чтобы ехать верхом, хотя я вижу сейчас, какой это было ошибкой. Рада, что ты, мама, будешь теперь заботиться о нем. Правда, не сомневаюсь, что он и тебя одурачит уверениями в своем добром здравии, хотя на деле будет валиться с ног.

Сестра и брат разъяренно уставились друг на друга, но Бренна была полностью согласна с дочерью и начала отдавать приказания. Селиг умоляюще посмотрел на зятя, но тот вовсе не собирался вступать в спор с тещей и только молча развел руками.

И тут началось настоящее столпотаорениие. Все обитательницы дома, шумно рыдая и всхлипывая, ринулись на Селига. Половина плакала от радости, что он жив, а половина оттого, что, глядя на него, представляли, какие страдания выпали на его долю. Селиг так и не смог никого убедить, что повода для волнений нет.

Ройс и Гаррик держались в стороне, наблюдая, как Селига вносили в зал. Ройс явно забавлялся, пока не заметил мрачный взгляд тестя.

– Он быстро поправится, – успокоил его Ройс, – но пройдет еще немало времени, прежде чем он избавится от боли. Мне сказали, что удар был уж очень сильным.

– Но кто морил его голодом?

– Изза удара он ничего не мог есть. Почти две недели не приходил в себя.

– Да, скорее всего, – кивнул Гаррик. – Думаю, этим летом мне стоит отправиться на охоту, – немного помолчав, добавил он.

Ройс от души рассмеялся:

– Кристен сказала почти то же самое, будто в Уэссексе развелось слишком много воров и грабителей и давно пора избавиться хотя бы от половины. Но Селиг горит желанием отомстить только этой. Удивительно, как страстно он ее ненавидит!

Гаррик, проследив за его взглядом, заметил датчанку, которую как раз вели в зал позади всей толпы.

Растрепанное грязное создание… правда, довольно стройная. Может, даже окажется хорошенькой, если ее как следует вымыть.

– Что он собирается с ней сделать?

– То, что любой мужчина делает с женщиной, – бросил Ройс, пожимая плечами.

– Только не в этом случае, – возразил Гаррик.

Но Ройс имел все основания считать иначе. Он сам поначалу питал жгучую ненависть к викингам, убившим его родителей и невесту, и презирал Кристен не только за ее происхождение, но и потому, что считал шлюхой. Но злоба и гнев быстро превратились в любовь, как только эта женщина очутилась в его объятиях.

Правда, Кристен не сделала ему ничего плохого, не издевалась и не мучила, как леди Эрика – Селига, и поэтому трудно сказать, чем все это кончится.

Эрика, никем не замечаемая, сидела в углу спальни, на полу, со связанными руками и ногами.

– Пока не скуют цепи для тебя, – объяснил Ивар.

По правде говоря, она совсем не торопила тот момент, когда принесут кандалы.

В комнате стояла суматоха. То и дело приносили и уносили воду. Подавали еду и, едва она успевала остыть, притаскивали все новые горячие блюда.

Знахарка, старая женщина с взлохмаченными волосами и острым языком, разившим, словно наточенный меч, всех подряд, независимо от возраста и положения, смешивала травы на столе. Селига раздели догола, осмотрели и ощупали со всех сторон. Несколько женщин, отказавшихся выйти из комнаты, присутствовали при этом, и, насколько Эрика могла видеть, ни одна не покраснела… кроме нее самой. Она оказалась также единственной, кто поспешно отвернулся.

Этот океан пролитых слез и громкие рыдания просто омерзительны! Можно подумать, все эти женщины – его жены, хотя Эрика прекрасно знала, что саксам разрешено иметь всего одну жену, а этот человек жил среди саксов.

Но, кажется, ни одна женщина в этой комнате не обладала властью супруги, а единственной, кто распоряжался здесь, была женщина постарше, с черными как смоль волосами, осторожно накладывавшая мазь на истерзанную спину Селига. Эта женщина была матерью Селига – еще одна, кто имел полное право презирать ее. Девушка молилась о том, чтобы эта властная женщина подольше не замечала ее, и, возможно, так и будет, поскольку та не сводит глаз с сына.

Эрика прислонилась к стене и закрыла глаза, пытаясь не обращать внимания на происходящее на большой постели. Мысли путались, но тревога за будущее не оставляла девушку. До сих пор никто не подумал успокоить ее, развеять страх. И оказавшись в таком хорошо укрепленном поместье, с высокой каменной оградой, Эрика испугалась еще больше.

Терджис теперь не сможет проникнуть сюда, чтобы подобраться поближе. Эрика уже не надеялась, что он сумеет проникнуть в лагерь поздно ночью и спасти ее. Эти каменные стены наверняка надежно охраняются, а ворота на ночь запирают. Терджис ведь не из тех людей, которые смогут проскользнуть незамеченными через ворота днем или ночью.

Оставалось лишь дожидаться брата, но сколько времени это займет? Кроме того, девушке была невыносима сама мысль о том, что Селиг пообещал убить Рагнара. Однако, может, брату удастся договориться с саксами, применить силу или даже привезти приказ короля? Оставалось цепляться лишь за эту тонкую соломинку.

Зато больше не будет тревожащих душу «бесед» с ее мстителем, и никто не заставит ее снова ехать с ним в одной телеге, но, когда на третье утро Эрику посадили в седло позади Ивара, трудно сказать, что было более неприятным.

Ивар, с его леденящим душу пренебрежением, казался куда хуже Торольфа. И приходилось изо всех сил напрягать мышцы, чтобы ненароком не коснуться мужского тела. Если Торольф был лучшим другом Кристен, то Ивар готов был отдать за Селига жизнь. И, зная это, можно было легко понять его чувства. Другое дело, что Эрике от этого приходилось не легче.

Это путешествие было воистину кошмаром, не говоря уже о туманном будущем, которого так боялась Эрика. Ее ни на минуту не покидал страх, что Кристен отдаст ее на милость Селига. Но, к счастью, это оказалось не так. Помня о смущении девушки, норвежка каждый раз приходила и вела ее в кусты, когда в этом возникала необходимость.

Както Эрика даже попыталась пробиться через неприязнь Кристен, воззвать к разуму женщины, напомнить об ужасных последствиях ее поступка, которых все еще можно избежать.

– Мой брат придет за мной, – объяснила Эрика, – даже не будь мы так близки, он не оставил бы меня в беде.

– Да, вероятно. Однако он не получит тебя, если на то не будет воли Селига, а к тому времени ты, возможно, сама не захочешь вернуться.

Эрика тогда подумала лишь об одной причине, по которой она не захотела бы вновь оказаться дома, – запятнанная добродетель.

– Хочешь сказать, что он возьмет меня силой?

– Силой? – пренебрежительно хмыкнула Кристен. – Принудить женщину, которую он ненавидит? Это единственное, чего тебе не следует бояться!

– В таком случае почему же я откажусь возвратиться к брату?

– Скорее всего потому, – пожала плечами Кристен, – что сама влюбишься в Селига.

Эрика не только не поверила своим ушам, но и едва не рассмеялась, услышав подобную бессмыслицу.

– Любить мужчину, который намеревается мне отомстить? Да как ты можешь такое говорить?!

– Но ведь это и будет лучшим наказанием, не так ли?

– Такого просто не может быть!

– А вот это ты зря. Что, если просто не сможешь совладать с собой? Они ведь даже и не пытаются.

– Они?

– Да, все те женщины, которые любят его. – «Все те женщины, которые любят его». Весьма необычное заявление, если, конечно, не учитывать, насколько неотразима внешность этого человека. Однако Эрика отнюдь не боялась оказаться в числе «всех тех», но крайне поразилась, узнав, сколько их. Да и сейчас неимоверное количество влюбленных дур толклось в этой самой комнате. Некоторые едва не дрались за то, кому первой принести Селигу еду или воду. Странно, ведь в этом человеке не было ни капли жалости, милосердия и, уж конечно, доброты. Как могут все эти женщины быть настолько глупыми, чтобы влюбиться в мужчину лишь за красивое лицо, пусть даже и настолько прекрасное?!