172. ПОДРАЖАНИЕ ДРЕВНИМ{*} Дия, мой бледный цветок, поверь ты случайному другу! Звезд непорочных полна мраморной просади глубь. Муж твой не видит, вставай, уходи ты отсюда, молю я! Дышит стоокая ткань, сердце амфоры горит; ластятся к тучному богу блудницы, как легкие волны; брови блаженно подняв, пьет он, чудовищный Вакх; пьет он, и липкая влага, рыжую шерсть обагряя, льется по жирной груди. Тут же, в сиянье цветном, выпятив смуглый живот, пьяный мальчик, смеясь, орошает смятый, упавший венок рдяных уродливых роз. Песни. Бесстыдные стоны. Золотоногая дева вьется средь томных гостей, вторя движеньям любви; вот разбежался один, поймал на лету плясунью, и покатился тимпан по полу, праздно звеня. Дия, молю я, уйдем! Твой муж поседелей, беззубый, спит, благодарно прильнув к вялому юноше… Встань, выйдем мы в сад незаметно; там тихо, пустынно; грозди лунного света и мглы пышно свисают с ветвей. Сочная ночь над землей алмазным стоит ветроградом; жажду полней утолит сладость холодная звезд. Дия, мои корабли ожидают в недальнем заливе! В край увезу я тебя стройный, как зодчего сон… Горы там, горы одни! Вырезные, немые вершины, гордо прорвав облака, внемлют бесплотным богам… Будем мы там пировать в гостях у луны величавой, рядом, на черной скале… Дия, мой бледный цветок… Берлин Юноша, белый и легкий, пестрым платком подпоясан; ворот небрежно раскрыт, правый отвернут рукав. Встал он, на гладком лугу, за черту, проведенную мелом, голову поднял с улыбкой, мяч серебристый подкинул, — выгнувшись, плавно взмахнул многострунной широкой лаптою, — миг — и со звуком тугим мяч отлетает, и бледной молнией падает там, где стоит, ожидая, такой же юноша, белый и легкий; миг — и со звуком ответным мяч возвращается вновь через сетку, чуть вздутую ветром. Мягкие синие тени бегут по траве озаренной. Поодаль зыблется вяз. На ступени, у двери стеклянной, лоснится лейка забытая. Дышат, блестят занавески. В доме прохладно и пусто; а тут на упругой поляне гонится ветер за солнцем, и будет до вечера длиться легких мячей перезвон — юности белой игра… 174. БАБОЧКА{*} (Vanessa antiopa) Бархатно-черная, с теплым отливом сливы созревшей, вот распахнулась она; сквозь этот бархат живой сладостно светится ряд васильково-лазоревых зерен вдоль круговой бахромы, желтой, как зыбкая рожь. Села на ствол, и дышат зубчатые нежные крылья, то припадая к коре, то обращаясь к лучам… О, как ликуют они, как мерцают божественно! Скажешь: голубоокая ночь в раме двух палевых зорь. Здравствуй, о, здравствуй, греза березовой северной рощи! Трепет, и смех, и любовь юности вечной моей. Да, я узнаю тебя в Серафиме при дивном свиданье, крылья узнаю твои, этот священный узор. 10 января 1921 Мне снились полевые дали, дороги белой полоса, руль низкий, быстрые педали, два серебристых колеса. Восторг мне снился, буйно-юный, и упоенье быстроты, и меж столбов стальные струны, и тень стремительной версты. Поля, поля, и над равниной ворона тяжело летит. Под узкой и упругой шиной песок бежит и шелестит. Деревня. Длинная канава. Сирень цветущая вокруг избушек серых. Слева, справа мальчишки выбегают вдруг. Вдогонку шапку тот бросает, тот кличет тонким голоском, и звонко собачонка лает, вертясь пред зыбким колесом. И вновь поля, и голубеет над ними чистый небосвод. Я мчусь, и солнце спину греет, и вот нежданно поворот. Колеса косо пробегают, не попадая в колею. Деревья шумно обступают. Я вижу старую скамью. Но разглядеть не успеваю, чей вензель вырезан на ней. Я мимо, мимо пролетаю, и утихает шум ветвей. 30 сентября 1918 176. «Вдохновенье — это сладострастье…» Вдохновенье — это сладострастье человеческого «я»: жарко возрастающее счастье — миг небытия. Сладострастье — это вдохновенье тела, чуткого, как дух: ты прозрел, ты вспыхнул на мгновенье, — в трепете потух. Но когда услада грозовая пронеслась и ты затих, — в тайнике возникла жизнь живая: сердце или стих… Кёльн 177. «Обезьяну в сарафане как-то ряженый привел…»{*} Обезьяну в сарафане как-то ряженый привел; вперевалку подбежала, мягко вспрыгнула на стол. Села (бисерные глазки, гнусно выпученный рот…), — с человеческой ужимкой книгу чудище берет; книгу песен, книгу неги.... А она-то лапой хвать! — вмиг обнюхала страницы и давай их вырывать! Пальцы рыжие топырит; молчаливо, с быстротой деловитою, кромсает сердце книги золотой… <25 января 1921> |
