402. OUT OF THE STRONG, SWEETNESS![15]{*} Свет пасмурный утра земли. Равнины дрожащие вод. Полуизгнан хаос из туманности моря и суши, и очи богов сквозь сумрак глядят; очи богов, и молчанье, и трепет от смеха богов. И там, одиноко в тумане, — тонкие, нежные, робкие, с большими от страха глазами олени стоят. И шепот — он тише, чем мысль: «Малые, кроткие твари, в заветной лесной глубине вас ждет тишина, ваш приют. Спрячьтесь от взоров и смеха богов в лиственный мрак». <5 июня 1921> Пьер Ронсар
Когда на склоне лет и в час вечерний, чарам стихов моих дивясь и грезя у огня, вы скажете, лицо над пряжею склоня: «Весна моя была прославлена Ронсаром», — при имени моем служанка в доме старом, уже дремотою работу заменя, очнется, услыхав, что знали вы меня, вы, озаренная моим бессмертным даром. Я буду под землей, и, призрак без костей, покой я обрету средь миртовых теней. Вы будете, в тиши, склоненная, седая, жалеть мою любовь и гордый холод свой. Не ждите — от миртовых дней, цените день живой, спешите розы взять у жизненного мая. <13 августа 1922> Шарль Бодлер Бывало, по зыбям скользящие матросы средь плаванья берут, чтоб стало веселей, великолепных птиц, ленивых альбатросов, сопровождающих стремленье кораблей. Как только он людьми на палубу поставлен, лазури властелин, неловок и уныл, старается ступать, и тащатся бесславно громады белые отяжелевших крыл. Воздушный странник тот — какой он неуклюжий! Та птица пышная — о, как смешит она! Эй, трубкою тупой мазни его по клюву, шагнув, передразни калеку-летуна… Поэт похож на них — царей небес волнистых: им стрелы не страшны, и буря им мила. В изгнанье — на земле, — средь хохота и свиста, мешают им ходить огромные крыла. <3 сентября 1924> Альфред Теннисон Вот лунный луч блеснул на одеяле, И знаю: там, где предан ты земле, Над западными водами, во мгле, Бледно и дивно стены просияли. Там жизнь твою читает лунный свет: Как перст скользит серебряное пламя По мраморной доске твоей, во храме, По буквам имени и числам лет. И вот сиянье плавное слабеет; Вот на моей постели луч погас. Смежаю веки утомленных глаз И сплю, пока окно не посереет. Тогда земля туманом заревым Напоена от краю и до краю, — И там, во храме сумрачном, я знаю, Чуть брезжит мрамор с именем твоим. <23 мая 1926> Уильям Шекспир Сонет мой за обман века бы осудили, когда б он показал твой образ неземной, — но в песне, знает Бог, ты скрыта, как в могиле, и жизнь твоих очей не выявлена мной. Затем ли волшебство мной было бы воспето и чистое число всех прелестей твоих, — чтоб молвили века: «Не слушайте поэта; божественности сей нет в обликах мирских»? Так высмеют мой труд, поблекнувший и сирый, так россказни смешны речистых стариков, — и правду о тебе сочтут за прихоть лиры, за древний образец напыщенных стихов… Но если бы нашлось дитя твое на свете, жила бы ты вдвойне — в потомке и в сонете. <18 сентября 1926> Спешу я, утомясь, к целительной постели, где плоти суждено от странствий отдохнуть, — но только все труды от тела отлетели, пускается мой ум в паломнический путь. Потоки дум моих, отсюда, издалека, настойчиво к твоим стремятся чудесам, — и держат, и влекут измученное око, открытое во тьму, знакомую слепцам. Зато моей души таинственное зренье торопится помочь полночной слепоте: окрашивая ночь, твое отображенье дрожит, как самоцвет, в могильной темноте. Так, ни тебе, ни мне покоя не давая, днем тело трудится, а ночью мысль живая. <18 сентября 1926> вернуться Из сильного вышло сладкое (англ.). — Ред. |