Целиком в мастерскую высокую входит солнечный вечер ко мне: он как нотные знаки, как фокусник, он сирень на моем полотне. Ничего из работы не вышло, только пальцы в пастельной пыли. Смотрят с неба художники бывшие на румяную щеку земли. Я ж смотрю, как в стеклянной обители зажигается сто этажей и как американские жители там стойком поднимаются в ней. <Ноябрь 1953> Всё, от чего оно сжимается, миры в тумане, сны, тоска и то, что мною принимается как должное — твоя рука; всё это под одною крышею в плену моем живет, поет, но сводится к четверостишию, как только ямб ко дну идет. И оттого, что — как мне помнится — жильцы родного словаря такие бедняки и скромницы: холм, папоротник, ель, заря, читателя мне не разжалобить, а с музыкой я незнаком, и удовлетворяюсь, стало быть, ничьей меж смыслом и смычком. — «Но вместо всех изобразительных приемов и причуд, нельзя ль одной опушкой существительных и воздух передать и даль?» Я бы добавил это новое, но наподобие кольца сомкнуло строй уже готовое и не впустило пришлеца. Август 1953 Вечер дымчат и долог: я с мольбою стою, молодой энтомолог, перед жимолостью. О, как хочется, чтобы там, в цветах, вдруг возник, запуская в них хобот, райский сумеречник. Содроганье — и вот он, я по ангелу бью, и уж демон замотан в сетку дымчатую. Сентябрь 1953 Какое б счастье или горе ни пело в прежние года, метафор, даже аллегорий, я не чуждался никогда. И ныне замечаю с грустью, что солнце меркнет в камышах, и рябь чешуйчатее к устью, и шум морской уже в ушах. 28 декабря 1953; Итака Есть сон. Он повторяется, как томный стук замурованного. В этом сне киркой работаю в дыре огромной и нахожу обломок в глубине. И фонарем на нем я освещаю след надписи и наготу червя. «Читай, читай!» — кричит мне кровь моя: Р, О, С, — нет, я букв не различаю. 1953 Зимы ли серые смыли очерк единственный? Эхо ли — всё, что осталось от голоса? Мы ли поздно приехали? Только никто не встречает нас. В доме рояль — как могила на полюсе. Вот тебе ласточки. Верь тут, что кроме пепла есть оттепель! Ноябрь 1953 399. «Минуты есть: „Не может быть, — бормочешь…“»{*}
Минуты есть: «Не может быть, — бормочешь, — не может быть, не может быть, что нет чего-то за пределом этой ночи», и знаков ждешь, и требуешь примет. Касаясь до всего душою голой, на бесконечно милых мне гляжу со стоном умиленья; и, тяжелый, по тонкому льду счастия хожу. 27 декабря 1953 400. «Сорок три или четыре года…»{*} Сорок три или четыре года ты уже не вспоминалась мне: вдруг, без повода, без перехода, посетила ты меня во сне. Мне, которому претит сегодня каждая подробность жизни той, самовольно вкрадчивая сводня встречу приготовила с тобой. Но хотя, опять возясь с гитарой, ты опять «молодушкой была», не терзать взялась ты мукой старой, а лишь рассказать, что умерла. 9 апреля 1967 ПЕРЕВОДЫ Шимус о'Салливэн
Тихо проходит в сумерках серых по мокрой дороге стадо овец. Пробираются тихо они в полумраке по мокрой дороге, что вьется чрез город. Тихо проходят, блистая, белея, и вот уж скрываются в сумерках серых. Так прошлые дни всплывают на миг, блистают на миг и снова бледнеют; те белые дни, когда мы с тобой в час вечерний брели там, где овцы паслись; когда мы с тобою шли поступью медленной в сумерках серых, где овцы паслись… Белеют они и чрез миг исчезают в горестной дымке заплаканных лет: блистают на миг и, туманясь, уходят в серую тень разлучающих лет. <5 июня 1921> |
