«Возвращаюсь домой на рассвете…» Возвращаюсь домой на рассвете, Опустел и потух Монпарнас. В этом городе, в этот же час, Умирают. Рождаются дети. Засыпают подруги и жены. И, грустя, вспоминает влюбленный О цыганах, о ней и о нас… Вот цветы у дверей ресторана – – Уронили, не вспомнив потом – Выбирали любовно, вдвоем, Обещали хранить постоянно. Очень странно. Особенно странно То, что в странности прочно живем. «Одно осталось: удивленье…» Георгию Адамовичу Одно осталось: удивленье – Без унизительных желаний, Без утомительной мечты. Неубедительною тенью Встает рассвет, бесцельно-ранний, Не побеждая темноты. А карту бьет упорно карта… Уйти домой – но как заснуть? Куда уходят ночи марта, Которых сердцем жаль чуть-чуть… (Безропотно и безлюбовно). Свобода… как это условно. Один – и очень узкий – путь. Двенадцать месяцев (Париж, Рифма, 1956) «Нет, не тебе, конечно, не тебе…» Нет, не тебе, конечно, не тебе я посвящаю слова о чувствах, слезы о себе, и мысли понемногу обо всем… Но если, друг, когда-нибудь потом ты, перелистывая медленно страницы, задержишься на них опять (где буду я? Кто это может знать – возможно, что на улицах столицы другого мира…) ты поймешь тогда, что мне давалось все не вдохновеньем мнимым, а твердым, как закон, чередованьем невыносимой боли и труда. Поймешь и то, что значит быть любимым, и то, что с каждым новым расставаньем правдивей, суше слово: навсегда… Тому, кто целый мир любил в одном лице и в целом мире только одного, кто верил в справедливость, но кого не покидали мысли о конце – далеким в жизни, близким по судьбе я посвящаю… но не тебе, конечно, не тебе. ЯНВАРЬ «Когда-то были: мы — и бедняки…» А.С.Б. Когда-то были: мы — и бедняки (о них писали скучные поэты). Мы — и больные. Мы — и старики, любившие давать советы. Когда-то были воля – и тюрьма: мы, жившие по праву на свободе – преступники, сидевшие в тюрьме… Когда-то были лето – и зима… Смешалось все давным-давно в природе, сместилось в жизни, спуталось в уме. Не разобрать, кто молод, кто богат, кто перед кем, и кто в чем виноват, и вообще, что значит преступленье? Когда-то были родина, семья, враги (или союзники), друзья… Теперь остались только ты и я – но у тебя и в этом есть сомненье. «День в сумерки, как оттиск бледный…» День в сумерки, как оттиск бледный с любого дня любой зимы в стране, где вместе жили мы. На горизонте отблеск медный сухого солнца января, а ближе, над домами, тень. Мерцает поздняя заря… Мир невесомый, чистый, бедный вновь воскресил, сгорая, день… Смягчило время контур строгий, потухли краски с той поры… Но нет стыда, и нет тревоги, как в прошлом не было игры. Мы не заметили начала, не будем подводить итог… Развязку жизнь нам подсказала, но кто ее предвидеть мог? «С Новым Годом – и прощай до срока…» С Новым Годом – и прощай до срока. Что с того, что нам не по пути… Каждая удача одинока, как моя любовь к тебе. Прости. От стола на золотом паркете словно тень огромного кольца. Каждый раз, когда на этом свете бьются в общей радости сердца, ты еще дороже мне. И ближе даже то, что разделило нас. Странно сознавать, что ты в Париже, той же ночью, в тот же час слышишь тот же голос из эфира: С Новым Годом … Тонкий бой часов… И далеким благовестом мира – звон цимбальный, еле уловимый, страсбургских колоколов. С новым счастьем, друг любимый. «Я помню о тебе, Татьяна…» Я помню о тебе, Татьяна… Во мне еще жива любовь. Но, как за чтением романа, тревожна мысль, спокойна кровь. Я разуверилась во многом, скупее слезы и слова – что это: гибель, благодать? Теперь, когда над эпилогом уже склонилась голова, чего еще от жизни ждать… Скажи, какого откровенья, каких мучительных побед? Любви бесплодны вдохновенья. От них остался темный след: жуть суеверий, снов, гаданий, да ворох писем и бумаг… И яд мечты о том свиданьи, когда скажу спокойно я: Прощай, мой друг. Прости, мой враг. Сегодня очередь моя. |
