Рассветы (Париж, 1937) … И беспощадно бел, неумолимо светел, День занимается в полоске ледяной. Г. Адамович «Я замечаю в первый раз…» Я замечаю в первый раз: Луна плывет над облаками, Как тень медузы под волной, Как взгляд опустошенных глаз, Как слово, сказанное нами, Потушенное тишиной… Уже давно из-за угла Нас сторожит рассвет осенний. Тень горя – как другие тени – Не есть, а будет и была. Все возникает только в боли, Все воплощается в тоске — И тает от дождя опять… Неуловимость нашей доли: Как легкий холодок в руке, Которой нечего поднять. «Господи, откуда эта…» Господи, откуда эта Щедрость зимнего рассвета? Столько неба голубого… Не найти настоящего слова В оправданье скитанья такого, В оправданье такой пустоты. Сердце, сердце, как же ты Не устало ждать ответа? (Верность – грустная примета.) «Только с Вами. Только шепотом…» Только с Вами. Только шепотом, В удивленной тишине, Поделюсь неполным опытом, Памятным, понятным мне… Гордым опытом бездомности, Стыдным опытом любви, Восхищенною нескромностью И смирением в крови. – – Из светлеющей огромности Лета в городе пустом, Две дороги: в смерть и в дом. Холодно. Тоска бездетная Вновь протягивает руку Под октябрьским, под дождем… А цыганское, рассветное Предвещает ту разлуку, Для которой все живем. «Дружба – отраженье одиночества…» Дружба – отраженье одиночества, Выдумка, герой которой Вы, Исполненье смутного пророчества, Отблеск недоступной синевы. А любовь – бесполая, безгласная – Слабый след рассветного луча… Что за этим? Неизбежно-ясная Смерть Ивана Ильича. «Я признаю, что побеждает смех…» Я признаю, что побеждает смех, И все-таки смеяться не хочу. Я все ценю – и ласку, и успех – И все-таки горячему лучу Предпочитаю осень, дождь, закат. Я сознаю: никто не виноват. Слезам своим не верю. Отчего ж Сознание и чувство раздвоилось – И ложь нужна, необходима ложь, Чтоб сердце от сочувствия забилось. «Это похоже почти на сознание…»
Это похоже почти на сознание, Это похоже почти на признание В том, что обидой взволнована кровь. Может быть, это измена случайная, Может быть, радость, мучительно-тайная, Может быть, это – любовь. Знаю – не зная. Люблю – не любя. Помню – не помня тебя, Солнце холодное, счастье во сне, Белое небо в высоком окне… Может быть, то, что волнует – рождение Нового горя во мне. Может быть, только опять отражение Этой последней, скучающей ясности, Этой надменно-покорной безгласности – Верности Вам в тишине. «Все осталось невозможным…» Все осталось невозможным, Вечно-памятным, печально-голубым, В этой жизни праведной и ложной – Благодарно-горестным таким… В недоступности своей несложной, Сердце оставалось осторожным, Сердце оставалось молодым. Только слушало, в несмелом восхищеньи, Голос Ваш, надменный и родной. Не любовь – а только тень от тени Той, что называется земной… «По ком, по ком… Сама не понимаю…» По ком, по ком ты слезы проливаешь… По ком, по ком… Сама не понимаю (Все имена не значат ничего). Зачем, зачем понадобилась маю Сухая гибель сердца моего? Не будет слез, как в песне той любимой Не будет слез, ни песни, ни заботы, Ни зависти, такой невыносимой, К тому, кто хочет и кто ждет чего-то. Не будет страха. Ничего. Никак. По-разному бывает. Можно так. «Жизнь, которой – все не понимая…» Жизнь, которой – все не понимая – Столько лет задумчиво живем, В этот вечер ландышей и мая, В чутком одиночестве вдвоем, Чувствую – всем нелюбимым телом, Всем – в плену у совести – умом, Сердцем непокорным и несмелым Жизнь, которой все-таки живем (Хочется назвать ее любимой), Вот она: в моем сопротивленьи Бестелесной теплоте сближенья… А слова всегда неповторимы, И всегда, печально, не о том. |
