Первый креститель Судана Юлиан в 565 г. скончался, и александрийский патриарх Феодосий, по–прежнему пребывавший в константинопольской ссылке, но давно лишившийся царственной поддержки (сочувствовавшая монофиситам императрица Феодора умерла в 548 г.), рукоположил новым епископом Нубии своего приближенного Лонгина. Вокруг этого назначения происходило много интриг, как церковного[294], так и политического характера; когда он собирался отплыть из Константинополя, Юстиниану донесли: «Знай, что Лонгин сделался епископом и что он враг нашего дворца и его багаж перенесен на корабль, чтобы отплыть. Если он теперь выедет и отправится к тому народу, то он будет… тотчас возбуждать их к войне и завоеванию римской земли. Прикажи поэтому схватить его»[295]. Таким образом, религиозная проблема опять была в Константинополе интерпретирована как военно–политическая.
Лонгина схватили, и он три года, с 566 по 569 г., провел в заточении, но затем ему удалось бежать в Нубию, где он провел последующие шесть лет[296]. «Он был принят торжественно и с великой радостью, научил, просветил и наставил их снова, построил там церковь, поставил клир и научил всему порядку службы, всем правилам христианства… Лонгин побудил царя этого народа послать послов к римскому императору… «[Царь] хвалил Лонгина и сказал: «Хотя мы и были по имени христианами, на деле однако до самого прибытия Лонгина мы не знали, что такое христианство. Много великолепного рассказал он о нем, но император оставался в гневе на него и молчал»[297].
Раз новому миссионеру пришлось христианизировать Нубию заново, можно предположить, что вся неустанная деятельность Юлиана пошла прахом. Видимо, главным достижением Лонгина стало создание местного клира. Именно благодаря этому новая религия пустила корни в Судане и жила там еще много веков[298]. Важный вывод, который можно сделать из рассказа Иоанна, состоит в том, что Юстиниан абсолютно не интересовался успехами нубийского христианства как таковыми— даже убедившись, что тамошний царь не питает враждебных чувств к Империи, он все равно хранил зло против Лонгина, поскольку варварское христианство само по себе не казалось императору безусловным благом.
«Мода» на новую религию распространилась и дальше на юг: ею заинтересовались вожди племени алодеев, живших в районе совр. Хартума, на Голубом Ниле. «Когда народ алодеев услыхал теперь об обращении нобатейских племен, послал их царь к царю нобатеев, чтобы он прислал епископа, который их научил и крестил, дабы он и их наставил и крестил…»[299]. Имперские власти Египта не выпускали Судан из зоны своего внимания. Когда они узнали о приглашении Лонгина к алодеям, халкидониты, «подвигнутые завистью, а не рвением»[300], отправили к этому же племени двух своих епископов с письмом, в котором содержались обвинения против Лонгина. Такое поведение, пишет Иоанн Эфесский, было «совсем небогобоязненно, исполнено зависти и ненависти, и соображения справедливости не входили в их сердца. Ведь это не по страху Божию — чтобы к народу блуждающему и языческому, который жаждал обратиться в христианство и научиться слову Божьему, просящему прежде всего о том, что годится для исправления, — чтобы такому народу посылать в письме гибель, нападки и насмешки христиан над христианами!»[301] Ничто бы не помешало Империи, обладавшей неисчислимыми ресурсами, послать к алодеям собственную христианскую миссию, но там вспомнили о такой возможности лишь тогда, когда потребовалось организовать «контрпропаганду». В письме александрийцев[302] говорилось: «Поскольку мы узнали, что вы просите Лонгина, чтобы он был послан к вам, дабы вас крестить, по этой причине посылаем двух епископов и прочих, сообщить вам, чтобы вы от него не крестились, ибо он еретик и низложен, и ему нельзя ни отправлять священство, ни крестить кого бы то ни было»[303]. Александрийский патриарх не стремился сам крестить алодеев — он хотел только, чтобы их не крестил Лонгин. Впрочем, племя не приняло александрийских епископов.
К югу от нобатеев жили макурриты, алодеи же — еще выше по течению Нила. Неизвестно, по какой причине (возможно, по приказу из Византии) — но только макурриты не хотели пропустить Лонгина через свою территорию и даже выставили повсюду, где он мог бы пройти, стражу. Добираться пришлось кружным путем — по горам, возвышавшимся к востоку от Нила, местам обитания племени блеммиев. На этом многотрудном пути в караване Лонгина пало семнадцать верблюдов, но все‑таки миссии удалось добраться до места. «Так он пришел и сказал [царю] и всем его вельможам слово Божие, открыли они свое сердце и приняли его с радостью. И в немного дней они были наставлены, и он крестил царя и всех его вельмож и мало–помалу и весь народ»[304]. Видимо, вместе с основами христианского вероучения Лонгин преподал царю алодеев некие идеи о духовном родстве всех христианских народов. Во всяком случае, вскоре этот царь написал царю нобатеев Аварфиудо, предлагая ему военный союз против иноверческих племен: «Твой враг — в то же время и мой, так как и твоя земля — моя, и твой народ — мой»[305].
К югу от алодеев лежало христианское царство Аксу м. Тамошние юлианисты (ср. выше, с. 90) доставляли Лонгину немало беспокойства, так что исправлением «еретиков» он был озабочен ничуть не меньше, чем обращением язычников. «Но и некоторым из аксумитян мы сообщили правоту веры… — пишет он о самом себе, — и потребовали от них письменного отречения от ереси»[306].
Пробыв некоторое время среди алодеев, Лонгин послал александрийским монофиситам следующее письмо: «Божьей милостью мы наставили и крестили [царя], его вельмож и весь его род, народ Божий возрастал каждый день… И пусть отцы возревнуют о том, чтобы посланы были сюда епископы, сколько можно найти их, трудиться и служить при этом Божьем деле, которое приятно Богу и людям… Тысячи тысяч находятся, которые спешат здесь к спасению… И верьте мне: мне приходила в голову человеческая мысль никому не писать. Но так как я предусматриваю опасность, что те духовные дары могут быть расточены понапрасну, обратился я к вашей духовной любви… Бог свидетель, что нуждаюсь я даже в хлебе насущном и желал бы хотя бы только посмотреть на листочек капусты»[307]. Потребовалось целых двести дней, чтобы этот вопль о помощи из глубин Африки достиг царя нобатеев, а тот в свою очередь отправил его дальше по Нилу, в Александрию, сопроводив собственным письмом с просьбой помочь Лонгину — однако эти мольбы остались втуне.
Любопытно, что Иоанн Эфесский ничего не говорит о миссии в Макурре, лежавший между нобатеями и алодеями. Лишь Иоанн Биклярский упоминает о ней под 569 г.[308] Можно предположить, что Макурра была обращена (в 573 г), миссионером, посланным халкидонитским патриархом Александрии, с целью досадить монофиситским конкурентам[309]. В развалинах столицы Макурры, Донголы, найдены руины храмов, которые В. Годлевский причисляет к «византийскому типу»; согласно его утверждению, здесь не чувствуется ни египетского влияния, как в более северной Нубии, ни эфиопского, как в более южной Алодии. Византийские черты различимы и в т. н. Старой Церкви, и в «Церкви с Каменным Полом», а так называемое «Здание X» Донголы вообще было построено по образцу Храма Св. Апостолов в Константинополе, и там под полом найдены захоронения (видимо, первых миссионеров). В. Годлевский высказывает предположение, что Иоанн Эфесский мог не упомянуть о миссии в Макурре потому, что княжество к тому моменту уже получило крещение; другая его гипотеза состоит в том, что монофиситское и халкидонитское посольства были посланы из Византии одновременно, с тем чтобы обратить два враждующих суданских княжества в христианство, пусть и двух разных толков[310].
