Он цеху заказал картину на дом. Возможно, что господь его забыл, и что, в отличье от картины, рядом с ним не стоял епископ с кротким взглядом, и что его он не благословил. 6 Возможно, в этом напряженьи сил коленопреклоненного — все те же попытки удержать от центробежья свой контур, устремившийся вовне, как держат всю упряжку в пятерне. 11 Чтоб, если суждено свершиться чуду — что, впрочем, не было предрешено, — мы верили, что, и дойдя досюда, оно бы нам не причинило худа, самим собою лишь поглощено. Наклоном головы он отогнал все наставленья, все «нельзя» и «надо». Ведь через сердце движется громада по кругу мчащихся начал. 5 В глубинах неба образы и лица. Вот-вот услышит зов он: «Отыщи!» Пусть легкость рук его не отягчится твоей заботой. Иначе в ночи 9 они, с тобой борясь в остервененьи и в бешенстве перевернув весь дом, тебя, как будто бы ты их творенье, возьмут, из формы выломав куском. Что воспретит увериться нам в том (нам — отбывающим земной постой), что мы не краткий миг один живем смятеньем, ненавистью, суетой, — 5 как встарь хранил богатый саркофаг при ожерельях, идолах, опалах в ветшающих веками покрывалах распадом заряженный прах — 9 пока уста, не знающие звуков, его не поглощали. (Где, когда найдется мозг, чтоб научить их речи?) 12 Тогда-то вот из древних акведуков к ним завернула вечная вода —: доныне в блеске к ним идя навстречу. Эта мука — проходить трясиной неизведанного в путах дней — поступи подобна лебединой. 4 Смерть — конечное непостиженье основанья нашей жизни всей — робкому его же приводненью —: 7 Подхватив его, речное лоно постепенно, нежно и влюбленно, все теченье снизу уберет. Лебедь же, теперь воссев на ложе, с каждым мигом царственней и строже, и небрежней тянется вперед. Неплохо бы работу дать уму, немного поразмыслив об утратах, о долгих детских днях и о закатах, раз навсегда ушедших — почему? 5 Случается: в ненастье, в непогоду нам что-то померещится, как знак. Но встречи и свиданья, и уходы нас больше, не переполняют так, 9 как в детстве, что в плену у пустяков не более, чем вещи или звери. Мы им себя дарили в полной мере и наполнялись ими до краев. 13 И сиротели мы исподтишка, как пастухи под грузом дальних далей, и, кем-то призванных издалека, нас, будто нитку — новую, вплетали поочередно в образы, пока не выбирали нового мотка. Ты изранил меня крылами, о мой час, улетая прочь! Куда мне деться с моими устами? На что мне день? На что мне ночь? 5 Сиротея день ото дня, я тону в людском равнодушье. Вещи, которым я отдал душу, по частям расточают меня. Гуманность — имя шатким представленьям и к счастию неподтвержденный путь: бесчеловечно разве, что плетеньем, что кружевом оборотилась суть двух женских глаз? Ты хочешь их вернуть? 6 Усопшая, слепая кружевница! Твое блаженство в эту вещь вошло, к которой чувство, сжатое в крупицу, как меж корою и стволом влекло. 10 Ты душу потеряла в узкой щели судьбы, со временем утратив связь. Но теплится она в твоем изделье, улыбкой на моем лице светясь. И если нам однажды этот труд покажется каким-то неказистым, не стоящим того, чтобы тернистым ради него путем от детских пут 5 мы избавлялись — :ты скажи — оно, вот это кружево, не удержало б от этих мук нас и от этих жалоб раз навсегда? Оно сотворено. 9 Здесь жизнью, может быть, пренебрегли, здесь счастье было попрано судьбою. Но где-то уж маячила вдали та вещь, что совершенной красотою не уступает всем цветам земли… Седьмое небо, небо кружевное! Как на охоте, свесившись с коня, король стакан хватает, чтоб напиться, и как владельцем с памятного дня он под стеклом реликвией хранится, 5 вот так судьба, возжаждавши, подчас подносит Некую к губам и пьет, и, осушив по каплям, отдает тому, кто в жалком рвении, боясь 9 ее разбить, хранит всю жизнь в витрине, где ценности хранятся под стеклом (иль то, что он считает таковыми). 12 И там она с тех пор стоит доныне, и слепнет, и дряхлеет с каждым днем — вещь, безделушка — наравне с другими. |
