Ты видишь — не застревает ни одна из дорог: со спокойных лестниц спадают незаметным наклоном 5 и бегут наутек, замедляя движенье меж террас на мгновенье, чтобы дальше бежать к прудам далеким, 10 где их жестом широким торопится отдать 12 парк простору великому, многоцветному, многоликому, что со всех сторон окрылен бесконечной, вечной в смене времен заоблачной далью небесной голубой, бестелесной и парящей, как сон. В чаши загляни в момент распада: отраженные в воде наяды, как утопленницы, в них лежат. Сузившие дали балюстрады останавливают взгляд. 6 Листопад всей тяжестью своей вниз спускается, как по ступеням, и отравленным каким-то пеньем оглашает воздух соловей. 10 Даже от весны здесь мало толку: куст в нее не верит ни один. Неохотно пахнет втихомолку застоявшийся жасмин, 14 словно бы стыдясь, что не зачах. Тучи комаров плывут с тобою, будто разом за твоей спиною все исчезло и поверглось в прах. Чтоб с лица прекрасного не спали мук ее великих отраженья, медленно она несет по сцене черт своих трагический букет. Все ж улыбка туберозой вялой выпадает из него устало, оставляя неприметный след 8 в ярком свете рампы за собой. Без прекрасных рук своих играя, медленно ступая, как слепая, 11 следует послушно за судьбой — той навязанной, неровной, странной, вдруг затмив ее своей душой, — словно извержение вулкана небо застило нежданно. 16 И слова небрежной чередой падают из уст — за словом слово, ибо между ними нет такого, чтоб постигло этой жизни суть, чтоб проникло в эту явь, — ими не задетая ничуть, жизнь она свою несет, подняв высоко над славой — чашей бед. Посвящается Рихарду Бер-Гофману Для зависти у нас есть повод веский: здесь окна видят прямо пред собой весь город, каждый раз при первом брезге очерчивающийся над водой, 5 чтоб до конца ни разу им не стать. Рассвет ему вчерашние опалы вручает вновь, и он глядит на гладь сверкающего блестками канала и, вспомнив прошлое, мало-помалу себя он начинает ощущать, 11 как нимфа, что от Зевса зачала. И две серьги звенят, друг другу вторя. А он, подняв San Giorgio Maggiore, с улыбкой слушает колокола. Вдруг город сходство потерял с приманкой, что ловит день, чуть всплывший над водой. Стеклянные палаццо спозаранку едва звенят. С садов вниз головой 5 толпой марионеток свисло лето, убитое внезапно наповал. И лишь лесов могучие скелеты рождают волю: словно генерал 9 морей решился увеличить вдвое перед рассветом свой галерный флот, чтоб свежесть утра пропитать смолою 12 под взмахи весел спущенной армады — нарядом флагов убранной громады — фатальным ветром движимой вперед. Как будто в выдолбленное впотьмах ты входишь в круглое нутро собора, и золотые жилки на стенах сначала не приковывают взора. 5 Здесь тайно мрак копили но углам, чтоб им уравновесить свет, который, стремясь в его вещей проникнуть поры, способен уничтожить самый храм. 9 Но галерею оттеснив назад, мешающую заглянуть под свод, ты видишь блеск далекой перспективы, 12 и все ж твой грустный, твой усталый взгляд не справится с той тяжестью тоскливой, что бронза лошадей в себе несет. Послы чужие втайне наблюдали, как здесь скупились на него, как в нем его величье задевали, как сана золотого торжество 5 шпионами пытались умалить, следившими за ним. Как эту власть они, что льва, подкармливали всласть, но в страхе. Он же их свалить 9 не думал вовсе. Тьмою занавешен его был разум. И совсем нездешен был взгляд его. И то, что их совет 12 в его душе преодолеть пытался, преодолел он сам. Он не боялся и победил. В его глазах был свет. |
