Завтра по нарезанным ложбинам улиц, сдавленных этажной кручей, в порт влекомых любопытством темным, вновь польется золото процессий; и балконы полотном простынным вместо пестрых тряпок занавеся, женщины в поверхности текучей отразятся говорливым сонмом. 9 Но сегодня, все с утра навьючась, сбросив будничное равнодушье, тащат по домам свои покупки, разобрав прилавки спозаранку. На углу разделанные туши выворотили свою изнанку, воткнуты флажки в их ног обрубки, на скамьях лежат запасы, скучась, 17 им придали жертвенную позу. Нет сегодня бедных — все богаты. На столах — зевающие дыни, на жаровнях жарится жаркое. Жадно жаждет действий неживое. Но смирили петухи гордыню, и скромны подвешенные козы, тише всех ведут себя ягнята, 25 на плечах детей болтаясь немо, их несущих чередой нестройной. Ждет огней испанская мадонна за перегородкою стеклянной, и серебряные диадемы прежде времени на ней мерцают. Вон в окне напротив изнывает, взглядами блуждая, обезьяна, и презрев приличия законы, жест осуществляет непристойный. Эти лица с высоты балкона, словно на картине уникальной собранные вместе, как в букет, сквозь прозрачный вечер идеальный пристально, и нежно, и печально смотрят в вечность, словно смерти нет. 7 И тоску безвыходную силясь одолеть в пространстве небольшом, две сестры друг к другу прислонились, словно одиночество вдвоем. 11 Рядом брат в торжественном молчаньи запертый, — он к матери приник, и в какой-то трогательный миг их не различить на расстояньи. 15 И меж них отжившая, не в духе — ни души вокруг родной — маска отчужденная старухи, словно при падении рукой 19 на лету подхваченная. К краю платья тянется рука другая, но повисла, словно неживая, 22 возле детского лица, бледного и кроткого, нечетко обозначенного за решеткой, не проявленного до конца. Приглядись — беглец с огнем во взоре, всадников за ним летит отряд, через миг его сразят, но, внезапно повернув назад, он в плену — вот так горят жгучим пламенем на синем море апельсины ярко, как закат. 8 В руки их передают из рук, погружая на корабль проворно, он, свой рокот приглушив моторный, ждет погрузки из других фелюг, сам же принимает уголь в черный, словно смерть отверстый, жадный люк. Словно в ожиданьи роковом все эти дома, мосты и кручи, и овраги, сваленные в кучу перед неминуемым концом, в этот миг трагический расплаты пламенем охвачены заката, и, однако, будут спасены, 8 потому что в рану их сквозную с неба упадет, ее врачуя, капля той голубизны, что надвинула на вечер ночь, заодно пожар переупрямя, пламя отогнавши прочь. 14 И утихли рощи и поляны, под надежною охраной облаков забыли страх бледные дома в ночи туманной, но внезапно месяц в небесах засветлел, как будто бы впотьмах меч архангела блеснул нежданно. Вон из Рима — за его ворота (город спит и видит сны о термах) путь ведет в прогнившие болота. Только окна там в последних фермах 5 смотрят взглядом злым ему вослед, и от них ему покоя нет. Он бежит и сеет смерть с разгона, а потом — уже опустошенный, 9 задыхаясь, рвется к небесам, от враждебных окон ускользая. И пока, чтоб избежать разлуки, 12 он подманивает акведуки, пустота небесная, живая обновит его, приняв в свой храм. Древний ветер морской, твой набег в этот час ночной не для тех, 5 кто нашел покой. В этот миг древний ветер морской не для них — он для древних камней 10 пересек дали морских зыбей. Только шорох ветвей, что, как я, одинок дышит волей твоей. |
