Помнишь — лишь оглянешься назад, и они стоят в вечерней стуже со своей улыбкой неуклюжей, словно выкроенной из заплат. 5 И они тебя, свою находку, манят в дом соседний и большой рваной шляпой и походкой и влекут загадочной паршой. 9 И рука искривленной корягой тянется к тебе, как в забытьи, словно хочет обернуть бумагой руки неизмятые твои. Видишь, как он город прочертил, не нашедший места в темной зоне, — словно трещиной на белом фоне чашки. Весь он изрисован был, 5 как бумага, вещным отраженьем. Не вобрать его — на то заслон! Лишь чутье затронуто волненьем жизни. Эти волны ловит он; — 9 противленье или тишину… ждет, напрягши все свое вниманье. И рука взлетает в вышину, словно это клятва при венчанье. Как будто уж смерть наступила, так платья легко сидят, и запах в комоде милый вытеснил аромат 5 новый, ей незнакомый. Ей теперь все равно — кто же она. По дому бродит она давно. 9 По комнате боязливой, о ней заботясь, снует. Может быть, в ней на диво девушка та же живет. К нам вечность льнет. И все ж кому дано большие силы отделить от малых? Ты видишь ужин и вино в бокалах сквозь сумерки в витринное окно? 5 Ты видишь их движенья, их повадку — как будто чем-то каждый жест чреват. В их пальцах знак рождается украдкой; они не знают, что творят. 9 И кто-то каждый раз вставляет слово, чтоб указать, что пить им, что делить. Нет среди них ни одного такого, кто б втайне не собрался уходить. 13 Найдется и такой: он, всех целуя, отца и даже мать свою родную готов отдать ушедшим временам. (В продажу не годится этот хлам.) Был утренник, смотревший из-за лип на пустошь новую недоуменно: от старого остались только стены и опаленный сад. Весь дом погиб. 5 Среди камней и потемневших глыб кричали дети — кто сюда пригнал их? Вдруг стало тихо, смолк последний всхлип — то здешний сын из-под горячих балок 9 тащил котлы и гнутые корыта, их подцепив на виловатый сук. И взглядом, словно лгавшим нарочито, он все же убедил стоявших вкруг, 13 что это место не было пустым. Ведь он и сам как будто видел сон, что фантастичней был, чем фараон. Он был, как из чужой страны — чужим. Как будто кто-то мастерит букет, так случай быстро собирает лица, то разводя, то снова потесниться их заставляя… Одного уж нет, — 5 взамен торчит другая голова, отброшен пес, как лишняя трава, кого-то он обдул, чтоб стал пушистей, и за голову вынул, как сквозь листья, 9 и прикрепил куда-то наугад. И кто-то сжался весь в комок и вдруг стремглав спиралью отлетел назад, 12 чтоб, на ноги опять вскочить, спружиня. Но встала посреди ковра твердыня — штангист, что тяжестью своей набух. Когда — и раздражая и баюча — дудит на флейте заклинатель змей, возможно и такой представить случай, что он игрой неистовой своей 5 привлек к себе какого-то разиню, и тыквенная дудка, наконец, добилась, что рептилия в корзине вся напряглась, но льстивостью игрец 9 смягчает снова взвившегося гада, то с лаской, то с угрозою трубя. И вот уже ему довольно взгляда, которым он вселил в тебя 13 истому смертную. Как будто лаву исторгли небеса. И ты — без сил. Твое лицо расколото. Приправой твои воспоминанья уснастил 17 Восток. И путь тебе закрыт обратный. Жара нещадно косит все подряд. И выпрямляются стволы злорадно. И в змеях закипает яд. Даже призрак силою отдачи твой со звоном отбивает взгляд. Только эта черная кошачья шерсть не возвратит его назад. 5 Так в обитой войлоком палате бушевать перестает больной, понапрасну сил своих не тратя в тщетном состязаньи со стеной. 9 Все в нее направленные взгляды вобрала она в себя навеки, словно бы во сне и все же въяве, нагоняя ужас без пощады. Но внезапно, вся остервенясь, на тебя тяжелым взором взглянет, вновь раздвинув сомкнутые веки, и перед тобой твой взгляд предстанет, словно насекомое в оправе, в желтом янтаре кошачьих глаз. |
