Самое важное я уже рассказал.
Кролик
Не стал бы я писать этот рассказ, если бы имел одну только цель — обрисовать невежливость отдельного человека. Это, как мне кажется, прямая задача сатиры. Вывести на всеобщее обозрение и заклеймить. Но я этого не умею, потому что я не сатирик.
Бывают такие активные люди — агитаторы, горланы, главари, но я не из их числа.
Дело в том, что по складу своей души я лирик. Не располагаю ни громким голосом, ни гневными интонациями. В моём арсенале всего и есть, что тихая речь, сдобренная улыбкой. Вот моё единственное и отнюдь не грозное оружие.
Каждое утро ровно в восемь пятнадцать я сажусь в троллейбус, связывающий наш микрорайон с центром города, и еду на работу в свой научно-исследовательский институт.
Почти всегда вместе со мной в троллейбус входит хмурого вида молодой человек в кроличьей шапке и пальто из синтетики.
На прошлой неделе этот Кролик (так я буду его называть), разворачиваясь в тесном проходе, грубо наступил мне на ногу. Я посмотрел на него в надежде, что он извинится, но ничего подобного не произошло. Кролик спокойно стоял, поглаживая свои роскошные бакенбарды, и что-то беззвучно насвистывал.
— Гражданин, — тихо сказал я, — вы наступили мне на ногу.
— Возможная вещь, — ответил Кролик.
— И у вас не возникло желания извиниться?
— Пока что не возникло.
— Очень жаль, — сказал я. — Ничто так дёшево не стоит и ничто так дорого не ценится, как вежливость. Если бы вы попросили извинения, вы бы тем самым возвысились в моих глазах и предстали передо мной как учтивый молодой человек…
Кролик иронически взглянул на меня:
— Долго думаешь тарахтеть на эту тему?
— Хочу обратить ваше внимание, — сказал и, — что глагол «тарахтеть» не является синонимом глагола «говорить». Точнее, он смыкается с глаголом «шуметь».
Между тем я вовсе не шумел. Напротив, я достаточно деликатно оказал вам, что вы наступили мне на ногу…
Кролик поморщился:
— Ла-ла-ла… Гляжу, язык-то у тебя без костей.
— Да. Я в этом смысле не являюсь исключением. Язык, как вы знаете, мышечный орган, способствующий пережёвыванию и глотанию пищи, но это ещё не всё.,
— Ах, ещё не всё?… Ну давай, давай!..
— У человека в отличие от животных язык участвует в создании речи…
— До чего же ты мне надоел! — строго сказал Кролик.
— Прошу прощения, но вы не дали мне закончить мысль.
— Что ты от меня хочешь? — нервно спросил Кролик.
— Ваше лицо выражает страдание, — сказал я. — Это даёт мне повод думать, что вы испытываете чувство раскаяния, но по совершенно непонятной причине не желаете в этом признаться.
Кролик вытер лицо шапкой и покинул троллейбус, но не как обычно, у моста, а на две остановки раньше.
На следующее утро я заметил, что при моём появлении в троллейбусе Кролик быстро отвернулся.
Поравнявшись с ним, я сказал:
— Доброе утро! Какой нынче дивный выпал снег. Мы вчера с вами не договорили. Есть в душе у человека такие таинственные струны…
Кролик всплеснул руками:
— Можешь ты рот закрыть?
— Разумеется. Закрытый рот — это его, так сказать, естественное состояние…
Кролик потыкал себя в лоб пальцем:
— Сходи-ка ты, друг, в поликлинику.
— Меня трогает ваша забота, — сказал я, — но в этом нет нужды. Нога меня больше не беспокоит.
— А голова? — спросил Кролик, и лицо его вновь обрело страдальческое выражение.
— Не тревожьтесь, голова у меня болит крайне редко. Давайте вернёмся к тому, о чём мы говорили…
— Ну, что ты ко мне прилип? — плачущим голосом пропел Кролик. — Долго ты меня будешь мучить?…
Я пожал плечами.
— Если я вас правильно понял, сознание своей неправоты причиняет вам мучения. В какой-то мере это меня радует. Через страдания — к постижению истины. Всё закономерно, не правда ли?
Кролик не ответил. Он молча закрыл лицо руками.
На другое утро, такое же чистое и снежное, войдя в троллейбус, я поискал глазами Кролика и вскоре его обнаружил. Он сидел с поднятым воротником и в шапке, надвинутой на глаза. Мальчишка — его сосед — уступил мне место.
— Спасибо, — сказал я и уселся рядом с Кроликом.
Некоторое время мы ехали молча.
— Я не сразу узнал вас, — сказал я. — Доброе утро!..
— Привет! — ответил Кролик и, сдвинув брови домиком, сказал: — Извините, что так получилось. Извините…
— Что вы имеете в виду?
— Я вам случайно на ногу наступил. Утро, сами знаете, толкотня, другой раз даже не видишь, куда ногу ставишь. Так что прошу меня, конечно, извинить. Даю слово — это больше не повторится. Слово даю. И всё. И конец!..
Кролик встал.
— Вам ещё рано.
— Я по другой причине встал, — пояснил Кролик, — видите, женщина? Она стоит, а я сижу, значит, я должен уступить ей место. Гражданка! Прошу вас, садитесь, пожалуйста. Будьте как дома! Спасибо за внимание!
Он приподнял свою мохнатую шапку и решительно двинулся к выходу.
Я заметил, что он опять не доехал до моста, а вышел на остановку раньше.
Душа общества
Белоколонный загородный дом стоял в самой глубине парка. В давние времена здесь хозяйничал граф Сумароков, а нынче раскинул свои владения дом отдыха «Зелёный шум». Эта обитель покоя стала излюбленным местом отдыха учёных.
Директор «Зелёного шума» говорил так:
— Товарищи, какой у нас в основном контингент? Учёные. Короче говоря, люди умственного труда. Обойдёмся уж как-нибудь без танцев и развлечений.
Однажды случилось так, что учёные возроптали: им было скучно. Тогда директор уехал в город и вернулся с человеком, именуемым затейником. Ошеломлённый составом отдыхающих, затейник попытался было начать с популярной лекции на тему «Гипертония и меры её предупреждения», но лекция никакого успеха не имела, и многоопытный затейник резко изменил курс. Он сколотил группу желающих участвовать в увлекательном соревновании «бег в мешках». В этом игрище приняли участие член-корреспондент Академии наук Ярцев, профессор Вахромеев и кандидат искусствоведения Фроленко. Отпрыгав половину дистанции, профессор Вахромеев стыдливо вылез из мешка и, не глядя на присутствующих, скрылся в библиотеке.
Затейнику было трудно. Его инициатива не находила поддержки. Через неделю он подал заявление об уходе и тут же устроился в дом отдыха текстильного комбината, где с успехом трудится и по сей день.
С уходом затейника жизнь в «Зелёном шуме» вернулась в свою колею. Иронические замечания в адрес профессора Вахромеева, публично скакавшего в мешке, были уже исчерпаны, и в доме отдыха опять стало скучно.
И вот как-то среди бела дня в аллее парка появился молодой человек. Высокий, рыжеволосый, в синем тренировочном костюме, молодой человек быстро обошёл парк. Проводив любопытным взором группы гуляющих, он обратился к старику, с книгой в руках сидевшему на скамье:
— Извините за беспокойство. Можно вас потревожить?
— Слушаю вас, — ответил старик. Это был академик Пухов.
— Вы здесь отдыхаете?
— Да.
— Небось скучаете?
— Простите… С кем имею честь?
— Рыбаков Леонид, — представился молодой человек, — или просто Лёша.
— Что же вам угодно, Лёша? — строго спросил академик.
Лёша улыбнулся:
— Мне кажется, здесь бы не помешал человек, который, так сказать, организовал бы культурный досуг…
— Вы имеете в виду бег в мешках?
— Это неплохая штука. Ловкость развивает, прыгучесть.
— Вы полагаете, что мне необходимо развивать прыгучесть?
— Ну, лично для вас мы подберём что-нибудь другое.
— Знаете что, Лёша, вы пройдите к директору и побеседуйте с ним.
— Был. Уехал в город директор. Можете вы дать команду, чтобы ваши отдыхающие собрались ну хотя бы в ту беседку?
— Нет, молодой человек, вы уж, пожалуйста, сами командуйте.
— Ну что ж, ладно, — согласился Лёша. — Попробую.
Не прошло и десяти минут, как в открытой беседке собрались люди. Усевшись на соломенные диванчики, отдыхающие с любопытством смотрели на рыжеволосого незнакомца.
