Едва Германик умер, как Пизон тут же вернулся в Сирию и заявил, что отныне он вновь полновластный правитель. Дело дошло до прямого бунта с применением военной силы, Пизон проиграл и вынужден был вернуться в Рим.

Смерть Германика погрузила Рим в траур, люди в отчаянии осыпали храмы камнями за то, что боги позволили Германику умереть. Шествие Агриппины из Брундизия в Рим превратилось в настоящую демонстрацию. Две преторианские когорты, присланные Тиберием, сопровождали процессию. Урну с прахом Германика несли трибуны и центурионы, впереди — опущенные вниз фасции, не чищенные, лишенные украшений сигнумы. Чем ближе к Риму, тем больше народу, уже и консулы, и сенаторы вышли встречать погребальную процессию.

Лишь Тиберий с Ливией не появились. Не было почему-то на похоронах Антонии, матери Германика. То ли она заболела с горя, то ли Тиберий с Ливией воспрепятствовали ее появлению.

Останки Германика поместили в мавзолей Августа.

Теперь, несомненно, главным наследником Тиберия стал Друз. Но сын Тиберия неосторожно поссорился с Сеяном, справедливо считая, что отец зря возвеличивает этого подлого человека. Префект претория Элий Сеян в самом деле набирал власть — он свел преторианские когорты в один, специально выстроенный лагерь. Девять когорт отборной гвардии в Риме под его командованием — это кое-что значит. Друз, открыто выказывая к этому человеку неприязнь, считал себя защищенным. Префект претория не посмеет тронуть сына принцепса. Не посмеет? Почему же нет? Сеян, слывший обольстителем женских сердец, без труда обольстил жену Друза Ливиллу и с ее помощью отравил Друза в сентябре 23 г. Уже в 25 г. Сеян просил руки Ливиллы, заявив, что хочет защитить детей Друза от враждебных действий Агриппины (!). Тиберий не согласился на этот брак, считая происхождение Сеяна слишком низким.

После смерти сына Тиберий заявил, что сыновья Германика Нерон и Друз (не путать с императором Нероном и Друза с Друзом — сыном самого Тиберия) — «утешение его старости». Читая эти строки, хорошо держать в уме, что Друза вскоре уморят голодом в подвалах Палатина, а Нерона сослали на остров Понтия, где потом и убьют.

Придя к власти, Тиберий почти сразу же восстановил закон об оскорблении величия. Принцепс вел себя как человек, который клянется, что убивать не обирается, но на всякий случай покупает ружье. Но ружье рано или поздно выстрелит. Первым двум обвиняемым удалось оправдаться (Тиберий как бы вспомнил, что убивать за слова и мысли нехорошо), но следующее дело Либона Друза из рода Скрибониев закончилось самоубийством обвиняемого, его имущество было конфисковано и поделено между обвинителями (16 г.). А день его смерти стал считаться праздничным.

И это только начало…

«От недостойных слов понемногу перешли к гнусным делам» (Тацит).

Количество дел по делу об оскорбления величия все росло. Не знавшие ни стыда, ни совести обвинители становились неприкосновенными личностями, а доля доносчика в наследстве осужденного заставляла эту породу плодиться быстрее кроликов.

Не разрешив Сеяну брак со своей невесткой, Тиберий тем не менее доверил префекту претория расправу над Агриппиной и ее сыновьями. Сам же он от непосредственного участия в этом действе устранился: в 26 г. он покинул Рим и больше не возвращался в столицу, а с 27 г. большую часть времени принцепс проводил на Капреи (Капри) как бы в добровольном изгнании (вспомним, что он уже однажды удалялся на Родос, и тоже вроде как добровольно). Больше в Рим он не вернется. Ему нравилось играть роль изгнанника, несправедливо обиженного, лелеять в душе обиды. Гонители его — все и никто. Прежде в изгнание его отправило распутство супруги, теперь — неисправимая порочность всего рода людского. А тем временем по Риму ползли слухи о том, что на острове вдали от людских глаз Тиберий предается любострастию. Будто его рабы за деньги или угрозами заставляли юношей отправляться на остров, чтобы служить забавой старику. Или вовсе похищали мальчиков из добропорядочных семей.

С отъездом Тиберия роль Сеяна возросла. Сеян прежде всего нападал на друзей Агриппины. Первый удар он нанес по ее друзьям — Гаю Силию и Титию Сабину.

Суд над Силием напоминал фарс, все делали вид, по словам Тацита, что судят согласно законам, что консул — настоящий, а республика — подлинная. Подсудимому не давали говорить. Не сомневаясь, чем все кончится, Гай Силий наложил на себя руки.

Титий Сабин, клиент Германика, не боялся поддерживать вдову своего патрона. Провокатор Луканий Лациар заманил Сабина к себе в дом и вызвал на откровенный разговор. Сабин считал, что в доме никого нет. А тем временем на чердаке, где были разобраны перекрытия, чтобы снизу долетало каждое слово, прятались три сенатора и записывали весь разговор. Весь разговор с Сабином вместе с подробностями своего «подвига» эти «достойные» люди тут же описали в письме и отослали его Тиберию. Принцепс ответил посланием, в котором обвинял Сабина в покушении на него, Тиберия. Итогом развития эпистолярного жанра стала немедленная казнь обвиняемого. Его прикончили в календы (1 января 28 г.). В этот праздничный день нового года принято было дарить друг другу сладости и деньги и стараться избегать резких слов.

Считалось, как этот день проведешь — так будешь жить весь год. Но принцепс Тиберий любил другие подарки. Он поблагодарил сенат за нужный приговор и пожаловался отцам-сенаторам на постоянную угрозу враждебных заговоров.

Агриппина и Нерон оказались под домашним арестом. Тиберий слал письма сенату, в своих посланиях не давая четких указаний на осуждение Нерона и Агриппины, но обвиняя их в какой-то ерунде (Агриппину — в гордости, как будто за это можно судить, Нерона — в половых извращениях. И это Тиберий, чья репутация, скажем так, была не безупречна). Сенаторов же принцепс упрекал в пассивности. Ибо сенат медлил, даже трусоватые проявили неожиданную твердость. Народ сбежался к курии с портретами Агриппины и Нерона. Тиберий в особом указе выразил порицание простому народу, повторил упреки в адрес Агриппины и Нерона и пожаловался сенату, что императорское величие подверглось публичному оскорблению.

Только республика готова принять формулу, что правда за обеими соперничающими сторонами. Республике необходима оппозиция, это один из элементов ее механизма, без которого система не может работать. При монархии, пусть она стыдливо и называется принципатом, правитель всегда прав, а любое воззвание к справедливости — мятеж. Оппозицию тирания ненавидит.

В конце концов Тиберий добился своего: и Нерон, и вдова Германика были сосланы на острова и содержались там под стражей. Затем пал Друз: он был заточен в подвалах Палатинского дворца. Причем перед этим Друз, надеясь заслужить милость Тиберия, выступил против брата Нерона. Вот так «утешался в горе» Тиберий.

А Сеян тем временем забирался все выше и выше. Наконец состоялась его помолвка с Ливиллой. В 31 г. он стал консулом вместе с Тиберием, затем — проконсулом. Между делом Сеян прикончил Нерона. Но выскочка взлетел слишком высоко. Уже день рождения Сеяна праздновался всенародно и золотые изображения почитались повсюду. Он явно позволял себе больше, чем может позволить преданный служака. Хотя бы только поэтому он стал очень опасен. Сам по себе его подъем к вершинам власти — уже заговор. Такова логика всех диктаторов: когда главный палач становится слишком заметен, его убирают, обвиняя в заговоре. Палачи не бывают незаменимыми, на эту должность всегда найдется желающий. Возможно, в какой-то момент Сеян совершил непозволительную дерзость, и эта дерзость открыла глаза Тиберию. В том смысле, что префект претория сделался слишком опасен. Был отдан приказ устранить Сеяна. Операцию по устранению принцепс поручил Невию Семпронию Ма-крону, одному из немногих, кому Тиберий, видимо, доверял. Назначенный новым главой преторианцев, Макрон запер гвардию в преторианском лагере, а охрану сената поручил вигилам (неспящим). Сеяна отправили в тюрьму и там задушили. При этом Макрон придумал запасной план: выпустить из подвала Палатина Друза и поставить его, сына народного любимца Германика, во главе народа, дабы он сражался, защищая Тиберия, если Сеян сумеет поднять на свою защиту преторианскую гвардию. Но Сеяна удалось легко нейтрализовать, Друз не понадобился, и его оставили в тюрьме. Он умер от голода, его хлестал плетью центурион, пинали рабы, в агонии он жевал солому своего матраца и призывал на голову Тиберия проклятия. Об его мучениях не без гордости рассказывал Тиберий в письме сенату. Впрочем, ужасная смерть постигла не только сына Германика: Ливиллу, вдову Друза (сына Тиберия) уморила голодом ее мать Антония, когда открылось, что Ливилла вместе с Сеяном отравила своего мужа. Смерть детей Сеяна поражает даже на фоне всех злодейств той эпохи. На сынишку Сеяна, еще мальчика, надели тогу взрослого, чтобы иметь право его казнить, и после этого умертвили. А дочь, маленькую девочку, которая плакала, умоляя наказать ее, если она сделала что-то не так, но не вести в тюрьму, отдали в руки палачу, который, прежде чем задушить ее, изнасиловал, так как казнить девственниц в Риме было запрещено. Так что все в порядке, закон соблюли. Любого, кто прежде был дружен с павшим префектом, кто искал милостей Сеяна, теперь могли обвинить в участии в заговоре. Учитывая, что Сеян 16 лет был вторым человеком в Риме, что после отбытия Тиберия из Рима Сеян почти всегда стоял между подданными и принцепсом, что пробиться к должностям можно было только через Сеяна, «виновных» оказалось более чем достаточно. Устав казнить их по одному, Тиберий приказал казнить разом всех, кого держали в тюрьмах по обвинению в заговоре. После страшного избиения тела выбросили на Гемонии[52]. Родным запрещено было их не только хоронить, но и даже оплакивать. Потом разложившиеся тела волокли к Тибру и бросали в воду. Мать одного из казненных посмела оплакивать сына и поплатилась за это жизнью.