Произошло это в весьма торжественной обстановке.

Зрители расселись в ожидании зрелища. И тут на середину арены выступил глашатай. Звук трубы призвал собравшихся к тишине. «Римский сенат и народ и командующий Тит Квинкций, по одолении царя Филиппа и македонян, объявляют свободными, освобожденными от податей и живущими по своим законам всех коринфян, фокидцев…»(Тит Ливий) и так далее, и так далее — в общем, всех, кто прежде находился под властью Филиппа. Слушатели не верили своим ушам. Правда ли? Неужели? Нет, невозможно! Глашатая вызвали еще раз и потребовали повторить сказанное. Он повторил — слово в слово. Какой поднялся крик! Зрителям уже было не до игр — все кинулись к Титу Квинкцию Фламинину: благодарить, дотронуться до руки, кинуть венок или ленту. Молодого командующего чуть не затоптали в порыве восторга.

Сенат хотел оставить в Греции несколько гарнизонов для надежности, но Фламинин заявил, что все войска должны быть выведены из Греции, ибо римляне пересекли моря и отправились в такую даль ради греческой свободы.

Плутарх нашел для Тита Фламинина немало восторженных слов.

Филиппа Македонского удалили из Греции, к тому же потребовали вывести гарнизоны из всех греческих колоний в Малой Азии. Однако уладить греческие проблемы было не так-то просто. Пришлось даже объявлять Спарте войну, чтобы она выпустила из своих когтей город Аргос. В этот период обретения свободы каждый стремился усилиться за счет соседа. Наконец, внутренние дела были кое-как улажены, и Фламинин в 194 г. до н. э. вывел все римские войска из Греции. Непосредственно от греческих городов (ибо в Македонии Тит Фламинин захватил изрядную добычу) были преподнесены 114 золотых венков и выкуплены римские пленные, проданные Ганнибалом после поражения при Каннах. И все? И все! Греция освобождалась от уплаты налогов, от содержания иностранных гарнизонов. Новое поколение в Риме считало Грецию чем-то вроде святилища. Родина демократии и удивительной культуры достойна того единственного дара, который мог преподнести ей Рим — свободы. Теодор Моммзен назвал поступок Фламинина «неблагоразумным великодушием» и считал, что римляне должны были положить конец «жалкой» и «вредной» греческой свободе. Но если бы в истории не существовало «неблагоразумного великодушия», чего бы стоила вся история?

Но не прошло и двух лет, как между греческими полисами началась свара. Спартанский правитель Набис напал на поселение вольных лаконцев, на Набиса напали ахейцы, потом этолийцы пытались захватить Спарту, но потерпели поражение. Греческие патриоты, которые, видимо, искали особый путь, были оскорблены подаренной Римом свободой и попросили Антиоха III Великого, сирийского царя из династии Селевкидов, освободить их еще раз. Антиоху было плевать на свободу Греции, но он решил вернуть себе свои якобы исконные владения во Фракии, римляне были против притязаний Селевкидов. Началась война. Почти одновременно Антиох и римляне осенью 192 года до н. э. высадились в Греции. Этолийский союз, решив, что прошлых его заслуг Рим не оценил, тоже решил повоевать с Римом. Ахейский союз, Афины и Македония остались на стороне Рима.

На следующий год к римлянам подошли подкрепления, Антиох же всю зиму веселился, а когда очнулся, заперся в Фермопилах и решил сыграть роль спартанского царя Леонида, поджидая подкрепления из Азии. Этолийцам он приказал охранять тропинку, по которой когда-то прошли солдаты Ксеркса. Охраняли тропинку плохо, главной целью этолийцев на этот раз был римский лагерь. Чем Марк Катон не замедлил воспользоваться. При первом же ударе римлян на фалангу азиаты бежали, Антиох спасся и с ним еще 500 человек. Все греческие союзники сирийского монарха запросили мира, сопротивлялись лишь этолийцы, но и они вскоре сдались.

В 190 г. до н. э. Антиох был разбит на суше и на море.

Этолийцы еще устроили одну войну, после чего их лишили права объявлять войны и заключать мирные договоры. Римляне старались минимально вмешиваться в дела Греции, но греки засыпали римский сенат жалобами. Все обвиняли всех и все считали себя обиженными. Греки просили Рим быть третейским судьей, но каждое решение не нравилось никому из них.

Наконец римский сенат предложил греческим полисам как-нибудь решать свои дела самостоятельно. И еще одна подробность: несмотря на то, что Греция больше никому не платила налогов, полисы не богатели, а беднели, причем беднели катастрофически, хотя карманы некоторых граждан подозрительно оттопыривались. И это при том, что соседняя Македония за те же годы мира сумела накопить запасы хлеба на 10 лет, набить до отказа казну, создать солидную армию и могла бы без затруднений выплачивать солдатам жалованье в течение десяти лет, да еще пригласить наемников. А ведь Македония материально пострадала после 2-й Македонской войны: римляне забрали золото и серебро из казны Македонии, а греческие города подарили лишь золотые венки да выкупила 2 000 римских пленных, правда, по весьма солидной цене. Но деньги за пленных достались владельцам-грекам. Может быть, в те дни в Греции были популярны знакомые нам настроения: надо побыстрее набить побольше за щеку, ибо эта лафа скоро кончится. Рим-освободитель недолго будет играть благородную роль и вскоре жизнь переменится. Да, свобода была, а планов, что делать, не было. Единственным выходом из бедственного положения греческим полисам казался самый простой: ограбить соседа. Что греки и делали. Один городок, погрязнув в долгах, отправлялся грабить соседний. В результате все грабили всех, но богатство при этом почему-то не возрастало.

Персей, сын Филиппа Македонского, пытался призвать Грецию к оружию, но получил взамен лишь письма с пожеланиями удачи. Лишь немногие встали на сторону Персея открыто. Эмилий Павел, сын погибшего при Каннах консула, разбил македонского царя в битве при Пидне. Но захваченной в Македонии добычи Риму показалось мало, и сенат прислал Эмилию Павлу приказ разграбить Эпир. Несчастная страна, повинная лишь в том, что когда-то ее царь угрожал Риму, была мгновенно уничтожена, 700 населенных пунктов разграблены, 150 000 человек проданы в рабство.

После окончания 3-й Македонской войны римляне вместе с казной Персея вывезли тысячу греческих заложников, которые провели в Риме 16 лет. Среди заложников был и Полибий, ставший поклонником Рима и воспитателем Сципиона Эмилиана. Лишь 300 заложников вернулись на родину. Умерли остальные 700 или предпочли остаться в Риме — неизвестно.

В 146 г. до н. э. города Ахейского союза, вообразив, что смогут справиться с Римом, который увяз в новой войне с Карфагеном, объявили освободительную войну. Во главе восстания встали вожаки бедноты, они освободили рабов, обещали перераспределить землю и простить все долги — то есть почти что рай на земле. Но римляне не заставили себя долго ждать — они явились в Грецию, разбили наспех собранные греческие войска, сожгли и разграбили Коринф. Все мужское население Коринфа было перебито, женщины и дети проданы в рабство. Греция и Македония были обращены в римские провинции, только Спарте и Афинам позволили сохранить их законы.

Такое впечатление, что за двадцать с небольшим лет римляне сильно изменили свои взгляды и принципы. На смену Сципиону Африканскому и Фламинину пришли провокаторы и обманщики, армия во время 3-й Македонской войны занималась в основном воровством, и сенат прислал в Грецию специальное постановление о том, чтобы местные жители ничего не давали римлянам без приказа сената. Разложение армии продолжалось до тех пор, пока не прибыл Эмилий Павел. За 15 дней он привел армию в чувство и разбил в 168 г. до н. э. в битве при Пид-не царя Македонии Персея.

Но такая перемена в сознании, если вдуматься, закономерна. Сципион Африканский, участник битвы при Каннах, принадлежал еще к тому поколению, что выросло до катастрофы. Римский мир строился на традициях, которые передавались от отца к сыну, где особое значение имел авторитет главы фамилии. При тех огромных потерях, которые понесла республика в войне с Ганнибалом, произошло не только разорение италийского сельского хозяйства, но и разрушение традиций. Не постепенное отмирание старого, а мгновенно отрубание еще живой части. Забвение. Спасти положение не могли меры, предложенные Катоном: это была попытка подпереть деревянными балками рухнувшие в результате землетрясения каменные опоры свода. Недаром в своей лихорадочной суете Катон кажется не примером добродетели, а карикатурой на эту добродетель. Соблазны Востока и Греции — золото, драгоценности, произведения искусства казались поклонникам старины угрозой самой сути римской жизни. Но главная опасность была не в блеске золота и совершенстве творений греков, а в том, что эти сокровища как бы стали платой за те жизни, что Рим потерял в битве при Требии, на Тразименском озере, на равнине возле городка Канны. Вспомним о списках потерь сенаторов и военных трибунов, о мешке золотых колец. Быть может, поэтому таким уныло серым окажется римский сенат в последующие годы, такими беззастенчивыми хищниками — римские торговцы. И все наглее станут вести себя полководцы.