Пять рот, предшествуемые мятежным генералом и верным воинскому долгу капитаном, отправились на завоевание Парижа.

Начинался шестой час утра.

Светало.

Мелкий дождь моросил по-прежнему.

Пять рот в полном боевом порядке шли за своими командирами, и их четкий шаг гулко отдавался в пустоте улиц. Миновали предместье Сент-Антуан, вот улица Руа де Сисиль, а вот и знакомый вход в Ла Форс.

Остановив свой отряд, генерал в сопровождении первой роты, командуемой капитаном Стеновером, подошел к воротам и стал стучать.

Привратник был вне себя от изумления: генерал, в сопровождении такого эскорта… Что-то небывалое…

Мале не дал ему времени на размышления и потребовал немедленно вызвать начальника тюрьмы.

Начальник тюрьмы, господин Бо, был тертый калач. За годы своей службы он повидал многое. И увиденное сейчас сразу показалось ему подозрительным. Еще бы! Перед ним в генеральском мундире стоял его вчерашний узник, причем один из тех, за кем был положен особый надзор.

Мале уловил заминку. Он отступил в сторону и дал знак Бутро, который прочитал указ военного коменданта Парижа о немедленном возвращении свободы трем политическим заключенным: Лагори, Гидалю и Бокеямпе.

Это еще более насторожило господина Бо. Вчерашний преступник пришел освобождать трех сообщников, да к тому же приказом за своей подписью! В самом лучшем случае это было правовое нарушение: тюрьма находилась в ведении не военной комендатуры, а министерства полиции!

Стремясь выиграть время, Бо спросил:

— Что, собственно, происходит? Откуда такие распоряжения?

— Император убит под Москвой, — ответил Мале. — Я в своих действиях уполномочен новым правительством!

Известие ошеломило начальника тюрьмы. «Так вот оно что… Это новый государственный переворот!» Сколько таких переворотов пришлось пережить господину Бо… И все-таки он сказал:

— Я не могу выполнить этого предписания без визы герцога Ровиго. Разрешите, я пошлю к нему на подпись.

«Этого еще недоставало!» — Мале был раздосадован, но быстро нашелся:

— Ваше желание невыполнимо. Ровиго больше не министр полиции, а государственный преступник.

Аргумент сразил честного Бо. «Так и есть, — решил он. — Вчерашние преступники стали властями, значит, вчерашние власти превратились в преступников».

Он отправился исполнять волю новых властей.

Пока тянулась канитель с освобождением троих, Мале вспомнил о четвертом: ведь в Ла Форс находился его старый друг и участник всех его конспираций Эв Демайо. Генерал тут же начал писать приказ об освобождении Эва. Но вдруг что-то остановило его, и он бросил недописанную фразу. Он подумал: «А если все сорвется? Если мы не добьемся победы? Тогда старик будет расстрелян как участник антиправительственного заговора! Нет, уж лучше пусть он, сидевший так долго, посидит еще день-два, до полной победы или поражения. Тогда, по крайней мере, он сохранит себе жизнь».

В том проявилось одно из характерных свойств генерала Мале: он был великодушен. И всегда о других думал прежде, чем о себе.

Между тем в помещение вошли полуодетые Лагори, Гидаль и Бокеямпе. Физиономии у них были весьма постные. Гидаль решил, что его сейчас отправят в военный трибунал Марселя, Лагори подумал, что ему предложат немедленно готовиться к отъезду в Америку, корсиканец же не думал ни о чем и лишь дико вращал глазами.

Мале бросился навстречу Лагори и обнял его.

— Дорогой собрат мой! — воскликнул он. — Вот уже восемнадцать лет, как мы потеряли друг друга из виду. Сколько воды утекло, сколько неволи мы оба хлебнули! Я счастлив, что сегодня я дарю вам свободу…

В нескольких фразах Мале объяснил всем троим происходящее. Он сообщил о смерти императора и о создании нового правительства. Ни Лагори, ни Гидаль не задали ему никаких вопросов. Они знали, что все сказанное — ложь, но не желали разъяснений и уточнений, ибо были готовы подчиниться его приказам.

— Генерал Лагори, — сказал Мале, — Сенат назначает вас министром полиции. Берите людей и идите в префектуру и министерство. Арестуйте Савари, Паскье и Демаре. Вас будут сопровождать генерал Гидаль и комиссар Бутро, которому надлежит занять место Паскье.

Затем обратился к Гидалю:

— Вы, генерал, после совместных действий с Лагори арестуете архиканцлера Камбасереса, военного министра Кларка и графа Реаля. Взять их можно разом — все они живут в одном округе, на улицах Юниверсите, Англе и Лилль.

— Вы же, сударь, — кивнул он смущенному Бокеямпе, — направитесь в ратушу, где встретитесь с полковником Сулье и окажете ему необходимую поддержку. Вы получите должность префекта округа Сены вместо господина Фрошо, который вошел в состав правительства.

Еще раз обведя всех глазами и убедившись, что его поняли, Мале заключил:

— Пока все. Переоденьтесь, господа, мой адъютант принес вам мундиры. Возьмите необходимую документацию, четыре роты вас ждут на улице, и действуйте. И имейте в виду: всякое сопротивление прежних властей должно тут же пресекаться. Никакой жалости к тем, кто осмелится не выполнять волю нового правительства! Если возникнет нужда во мне, я буду в Главном штабе на Вандомской площади. После того как вы исполните полученные предписания, мы встретимся в ратуше…

…Он сам удивлялся, как складно текла его речь, как точно были отданы приказы, как полно и беспрекословно они подчинились его воле. Все шло как по маслу. Он чувствовал необыкновенный подъем, небывалый прилив энергии. Теперь — к следующему рубежу.

Шествуя во главе отряда из трех рот десятой когорты, Лагори все еще не мог опомниться от изумления. Да, конечно, он знал о каких-то планах Мале, благодаря Софи Гюго он заочно договорился с ним о совместных действиях, но все это казалось сказкой, которой заключенный тешил себя, чтобы скрасить часы неволи. И вот сказка становится явью. Еще час назад узник Ла Форс, он стал вдруг министром полиции, ему повинуются сотни людей, он идет арестовывать не кого иного, как коварного негодяя, который подло предал его и которого он ненавидел больше всех на свете. Неужели он не спит, неужели такое возможно? Но он тут же вспомнил: чего только не было в годы революции! И переворот 18 брюмера разве не выглядел подобным же «чудом»? Нечего ломать голову, надо делать то, что предписано судьбой; братья-филадельфы подготовили все как следует и обо всем позаботились, его же дело — исполнять!..

Несмотря на срочность своей миссии, Лагори попросил Гидаля обождать и свернул на улицу Фельянтинок. Он пробыл у любимой ровно столько, сколько нужно было, чтобы ее поцеловать и получить благословение на правое дело.

Ровно в семь отряд прибыл на Иерусалимскую улицу к зданию префектуры.

С Паскье обошлось без шума.

Господин префект принадлежал к породе «жаворонков»: он рано ложился и рано вставал. Поэтому в семь утра он был уже одет и сидел за своим рабочим столом. Когда отряд, возглавляемый Бутро, вторгся в его комнату, он встал и спросил, что происходит. Вместо ответа молодой юрист протянул ему указ Мале. Пробежав документ умелым взглядом, Паскье сразу понял: «липа». Но понял он и другое: сопротивляться бессмысленно. Косясь на трехцветный шарф Бутро, он спросил:

— Вы прибыли, чтобы сменить меня, сударь, не так ли?

— Совершенно верно, сударь, — с легким поклоном ответил юрист.

— А что вы намерены сделать со мной?

— Вы, как и указано в этом распоряжении, будете отправлены в Ла Форс.

— Вы не опасаетесь за свою дальнейшую судьбу?

— Ничуть.

— В таком случае, сударь, освобождаю вам место. Вот ключи от ящиков стола, а это — от шкафа с бумагами. Я к вашим услугам…

Столь же спокойно дал себя арестовать и многоопытный шеф тайной полиции Демаре.

С герцогом Ровиго все вышло по-иному.

Савари не принадлежал к породе «жаворонков», скорее он был «совой». Во всяком случае, этой ночью он работал допоздна и, отправляясь в свою спальню, не велел себя будить ни под каким видом. Утренний сон его был, видимо, крепок, поскольку он не услышал первых ударов в дверь.