— «Конспирация», — сказал капрал.

Заговорщики переглянулись. Такого не придумаешь!

— Вот чудеса-то! — воскликнул Бутро. — Подумайте, кто, кроме высших сил, мог подсказать такое!

— И правда, словно намек свыше на наше правое дело, — подтвердил Рато.

— Хорошее предзнаменование, господа, — улыбнулся генерал. — Однако мы слишком замешкались, а время не ждет. Пора в путь.

Все, кроме Лафона, поднялись.

Аббат, жалуясь на боль в ноге, остался пока у Каамано.

Договорились встретиться днем.

Но у аббата были другие планы.

Он, так много сделавший для подготовки заговора, теперь совершенно остыл к нему. По некоторым намекам потерявшего осторожность Мале, а главное, по тем бумагам, над которыми только что работал, он вдруг ясно понял, что его сотоварищ по конспирации думает не о Бурбонах и не о святом престоле, а исключительно о республике и демократической конституции. Ни то, ни другое Лафону было не нужно — это противоречило всем его убеждениям…

Он не желал таскать из огня каштаны для других.

Да и в успех всего предприятия Мале вера его сильно пошатнулась.

Он решил устраниться.

Этой же ночью он бежал из Парижа.

Дождь, превратившийся в ливень, хлестал мостовую.

Было около трех часов утра.

В караульной будке боролся с дремотой часовой. Услышав шаги, он выглянул и положил руку на затвор ружья.

— Стой! Кто идет?

— Конспирация!

Через некоторое время в воротах казармы появился сержант.

— Пропустите нас, и побыстрее, — повелительным тоном произнес один из троих, тот, что был в треуголке с плюмажем.

«Генерал, — подумал сержант. — Какая-то проверка».

Генерал потребовал дежурного офицера. Тот сразу появился.

— Младший лейтенант Рабютель, мой генерал.

— Немедленно проводите нас к командиру когорты.

— Майор Сулье болен, мой генерал.

Сулье и впрямь был болен: его трясла лихорадка. Когда трое вошли в его комнату, он приподнялся на постели.

— Генерал Ламот, — представился неизвестный.

Сулье не мог опомниться от изумления.

Ламот продолжал, отчеканивая каждое слово:

— Император умер. Он убит 8 октября под Москвой.

— Боже мой! — воскликнул майор, падая на подушки. — Великий император! Какой удар!..

Генерал сделал знак, и штатский, выступив на шаг вперед, прочитал приказ военного коменданта Парижа. Сулье получал чин полковника и повеление немедленно вести вверенные ему войска на Гревскую площадь. Ему надлежало занять ратушу и вместе с префектом департамента Сены подготовить зал заседаний для временного правительства. Под приказом стояла подпись дивизионного генерала Мале.

Прежде чем Сулье сказал слово, генерал, подойдя к постели, сочувственно произнес:

— Я вижу, полковник, вы больны. Вам следует позаботиться о своем здоровье. В ратушу придете позднее, когда почувствуете себя лучше. А сейчас вызовите вашего заместителя и передайте ему свои полномочия.

Заместителя немедленно вызвали. Это был капитан Пикерель, как и Сулье, — старый служака, привыкший не задавать вопросов и беспрекословно подчиняться начальству. При известии о происшедшем он не выразил ни малейшего удивления.

— Я в вашем распоряжении, мой генерал, — отчеканил он, отдавая честь «Ламоту».

— Вот и прекрасно, — ответил Мале. — Стройте ваших людей на дворе! Поторопитесь!..

Рычаг был тронут и механизм заработал.

Капрал и Бутро с восхищением смотрели на своего начальника. На языке у юриста вертелся вопрос: почему Мале назвал себя генералом Ламотом? Но он не задал вопроса, и правильно сделал, потому что Мале все равно не ответил бы ему.

А все объяснялось очень просто. Это был один из экспромтов великого мистификатора. Он вдруг сообразил, что на его мундире нашивки б р и г а д н о г о генерала, а он в качестве военного коменданта Парижа, которым сам себя назначил, должен быть генералом д и в и з и и. И вот, чтобы не посеять подозрения в первый момент, он избрал псевдоним, взяв имя реально существовавшего лица: подлинный генерал Ламот жил в том же доме, что и Дениз Мале, само собой разумеется не имея ни малейшего понятия о коллизии, жертвой которой он стал.

Пока Пикерель собирал и выводил из казармы заспанных солдат, строя их в правильное каре, продрогший Бутро, зная, что ему предстоит длинная речь на промозглом холоде, пошел в офицерскую столовую, подкрепиться горячим кофе. Женщины, хлопотавшие на кухне, с интересом рассматривали «комиссара». Юный юрист, гордый вниманием, которым его окружили, рассказывал тут же придуманные «подробности»:

— Огромного роста бискаец нанес ему удар саблей и разрубил голову от уха до уха. Император закричал, зовя на помощь, но было поздно. Принц Невшательский при виде этой картины упал в обморок…

Официантки охали, ужасались и с почтением смотрели в рот «комиссару»…

Проходя по казарме в сопровождении Рато, Мале столкнулся с младшим офицером, козырнувшим ему и посчитавшим долгом сказать:

— Какая потеря для Франции!

— Не такая уж большая, как вы думаете, — пробурчал Мале. Не видя Бутро, он отправил «адъютанта» на розыски и вышел во двор.

Ливень прекратился, чуть-чуть моросило. До рассвета было еще далеко. Солдаты строились, быстро занимая привычные места. Вглядываясь при свете факелов в их лица, Мале не обнаружил ни удивления, ни сожаления, хотя многие уже знали о «смерти» императора.

«Все идет, как надо, — подумал Мале. — Я правильно рассчитал».

Но вот появились «адъютант» с «комиссаром». И Бутро, приблизив колеблющееся пламя факела, начал читать:

«Постановление Сената от 22 октября 18 12 года.

Заседание началось в восемь часов вечера, под председательством сенатора Сиейса.

Сенат, экстренно собравшийся, прослушал сообщение о смерти Наполеона, которая имела место под стенами Москвы 8-го сего месяца…»

Здесь Бутро остановился, ожидая, как будут реагировать на это известие. Но, за исключением глухого бормотания в двух-трех местах строя, ничего не последовало, и он продолжал.

Читал он долго — постановление состояло из девятнадцати параграфов. Здесь говорилось о ликвидации императорского режима, о провозглашении временного правительства во главе с Моро, об изменении внутренней и внешней политики, об освобождении завоеванных государств — Мале полностью использовал обещания и фразеологию своего первого заговора.

К концу чтения Бутро с непривычки закашлялся и начал хрипеть.

Мале поспешил ему на выручку.

Громким голосом он прокричал:

— Солдаты! Бонапарта больше не существует! Тиран погиб под ударами мстителей! Он получил от Родины и человечества то, что заслужил. Краснея от стыда, что так долго покорялись этому корсиканцу, мы не намерены подчиняться его отпрыску!..

Призвав к уничтожению всех, кто станет у них на пути, генерал закончил ясным намеком на будущую республику:

— Соедините ваши силы и дайте родине конституцию, которая принесет счастье французам!..

Он кончил.

На дворе было тихо, как в могиле.

Никто не проявлял своих чувств.

Ни сожалений, ни порицаний, ни аплодисментов.

Впрочем, аплодисментов быть и не могло. Мешала воинская дисциплина. Казарма — не театр!

«Прекрасно, — подумал Мале. — Первый рубеж перейден. Можно делать следующий шаг».

Он подозвал капитана Пикереля и приказал ему послать двух вестовых, снабженных копиями соответствующих документов, в соседние казармы. Два других солдата в сопровождении Рато были отправлены на квартиру Каамано, чтобы забрать кофр, в котором находились генеральские мундиры для Лагори и Гидаля. Пять рот из десятой когорты во главе с капитаном должны были следовать за Мале и Бутро, шестая оставалась при Сулье; ей надлежало утром под командой новоявленного полковника идти прямо к ратуше.

Пикерель сделал нужные распоряжения.