Он написал обо всем этом префекту Женевы в довольно резких тонах. И весьма категорически предупредил: воздержаться от необдуманных действий.

И что же?

Двадцать три дня спустя новый вопль префекта: Марат, этот «неистовый якобинец и ближайший друг Буонарроти», срочно отбыл в Париж! Спрашивается, с какой целью, если не в связи с антиправительственным заговором?

Савари решил проверить эти сведения. Сыск заработал. Через несколько дней удалось установить, Что Марат действительно прибыл в столицу. Но, как ни старались ходившие за ним по пятам агенты, ничего подозрительного в его поведении обнаружить не удалось.

Тем временем Каппель продолжал свою кампанию. В середине апреля он сообщил, что на свой страх и риск прикрыл ложу «Искренних друзей», прикрыл тихо, «без придания гласности и без ареста ее членов». И тут же, словно в насмешку, опять просил о санкции на арест троих.

Канцелярия Савари ответила кратким отказом.

Каппель не побоялся повторить свою просьбу.

Савари снова отказал.

Тогда Мелюн и Каппель прислали совместно написанное заявление: уж коли правительство никак не соглашается на арест, то, по крайней мере, пусть будет разрешено убрать троих главных смутьянов, вожаков филадельфов, куда-нибудь подальше из Женевы — это хоть как-то разрядит обстановку!

Тут терпение Савари истощилось. Он решил поставить точку. И собственной рукой написал префекту департамента Леман обстоятельное письмо, где от своего имени изложил то, что несколько месяцев назад ему сообщил Паскье. Он объяснил Каппелю, что тот заблуждается: так называемые «филадельфы» — дело далекого прошлого, действующие лица совсем иной исторической эпохи. Теперь же они превратились в миф. «Надо учесть, — писал Савари, — что деятельность филадельфов имела место в период, предшествующий правлению Его Величества. Общество филадельфов существовало во времена Директории. Тогда оно было многолюдным и опасным, но деятельность его полностью прекратилась вскоре после 18 брюмера». Исходя из этого, Савари окончательно отказывал Каппелю и Мелюну в их просьбе и советовал им «избавляться от фантазий». Кроме того, он предлагал на том кончить переписку и больше не беспокоить его этим надуманным делом.

Женевским властям не оставалось ничего другого, как принять к сведению наказ министра.

И «беспокоить» его в связи с этим делом действительно перестали.

Наступало время других беспокойств.

Буонарроти и его соратники отнюдь не были обескуражены инициативой барона Каппеля: они ждали налета на ложу «Искренних друзей», и закрытие ее не застало их врасплох.

Вечером трое филадельфов собрались на улице Бра д'Ор; четвертый — Марат — все еще находился в столице.

— Итак, они решились, — сказал Филипп, — хотя, казалось бы, мы и не делали слишком опрометчивых шагов. Впрочем, они должны были так поступить. Обстановка снова накаляется. Вероятно, как я и предвидел, готовится новая война, война большая, и какая бы то ни было оппозиция тирану сейчас ни к чему. Не думаю, чтобы они проведали о нашей подлинной работе. Вряд ли они знают что-либо существенное о филадельфах. И еще меньше — о нашей новой тайной организации.

— Тем более что и мы сами о ней почти ничего не знаем, — по обыкновению, съязвил Террей.

Буонарроти не обратил внимания на эти слова.

— Наше «Общество Высокодостойных мастеров» должно иметь большое будущее. Пора, давно пора более тщательно продумать его организационные основы.

— Они у нас есть, — заметил Вийяр. — Многолетняя практика филадельфов достаточно инструктивна. Вероятно, и сейчас нужно создать новую, вполне безобидную, с точки зрения властей, масонскую ложу, а внутри ее будет находиться группа проверенных братьев.

— Ты и прав и не прав. Конечно, мы создадим новую ложу и придадим ей вполне невинный вид. Ядром, как и раньше, будут филадельфы. И все же наше новое «Общество Высокодостойных мастеров» должно быть отличным от того, чем мы располагали до сих пор.

— Ты хочешь сказать, что оно станет более демократичным? — спросил Террей.

Буонарроти задумался.

— Вопрос весьма болезненный, — сказал он наконец. — Разумеется, цель всей нашей борьбы и всей нашей жизни — возможно более полная и всеобъемлющая демократия. Только в этом случае народ может стать хозяином своего положения и будет обеспечено всеобщее счастье, к которому так стремился наш учитель Бабеф. Но все это в будущем. А до тех пор пока нам приходится действовать втайне и тайна должна оставаться непроницаемой для сильных мира, проблема демократии представляется в несколько ином свете. Тот, кто пожелал бы превратить организацию, подобную нашей, в полностью демократическую не только по своим целям, но и по форме, неминуемо бы содействовал раскрытию тайны, а значит — и провалу общего дела. Вспомните Бабефа. Он лишь на миг отступил от строгой законспирированности комитета Равных, допустил в нашу среду случайного человека, и все погибло. Да, по своим принципам и конечной цели новое тайное общество представляет демократический организм, однако его форма и структура не могут носить демократического характера.

— Двусмысленно.

— Ошибаешься. Смысл здесь один: эффективность действий, скорейшее освобождение от тирании, гарантия успеха. Считаю, что ради этого в нашей организации должно существовать н е с к о л ь к о с т е п е н е й, авторитет которых будет последовательно возрастать, а доктрины усложняться, от простых к более сложным и смелым; это будет увязано с совершенствованием политического и социального самосознания членов общества. Степень, обладающая самым развитым самосознанием и соответственно самой высокой тайной, обладает и правом руководить всеми остальными…

Он снова замолчал. В памяти его вдруг вспыхнула трехдневная беседа с Феликсом Лепельтье на острове Ре. Вспыхнула так ярко, будто все это происходило совсем недавно, несколько часов назад… Он вновь думал об иллюминатах, об их вожде Вейсхаупте, о его доктрине, открывающей разные стороны разным градациям посвященных… Он думал об этом все последние дни, да и не только последние — все время, пока зарождалась и оформлялась идея «Общества Высокодостойных мастеров»…

Вийяр прервал затянувшуюся паузу.

— По твоему лицу вижу: ты имеешь вполне готовый план.

Буонарроти внимательно посмотрел на товарища.

— Ты не ошибся. Я предлагаю установить в «Обществе Высокодостойных мастеров» три степени. Первая предназначена для непосвященных, для всех тех, кто составит наши резервы. Широкая по людскому охвату, она будет подчиняться обычным масонским догмам: морально-нравственному совершенствованию, братской взаимопомощи, духовному равенству. Она может быть организационно оформлена в обычную масонскую ложу по типу «Искренних друзей». И название ей можно дать, скажем, «Треугольник».

— Почему «Треугольник»? — полюбопытствовал Террей.

— Как намек на три степени организации. Вторая степень составит синод высоких избранников, заседающий тайно. Высокие избранники исповедуют идеи демократической республики, иначе говоря, народного суверенитета. Например, такие: «Не может быть истинной свободы, пока все граждане не будут приобщены к законодательству». Или: «Законодательная власть принадлежит народу, который может временно наделить ею одно лицо, но она не может быть ни наследственной, ни пожизненной». Или: «Любой человек вправе умертвить узурпатора верховной власти».

— А каковы будут отношения между членами первой и второй степени?

— Конечно же они будут чисто братскими. Но члену первой степени ни под каким видом не должно быть известно, чем занимаются его старшие братья — высокие избранники; члены первой степени даже не должны вообще знать, что старшие братья занимаются чем-то своим. Когда член первой степени в результате длительной проверки делом покажет свою высокую сознательность и преданность организации, он — с согласия синода — может быть переведен во вторую…

— Ну а третья? — снова вмешался Террей. — Ты до сих пор ничего еще не сказал о третьей степени!