Случайность?

Если бы такой вопрос задали кому-либо из руководителей филадельфов, ответом была бы, вероятно, насмешливая улыбка…

Так или иначе, но история засвидетельствовала: именно в это время генерал Клод-Франсуа Мале вступил в ряды филадельфов, а поручителем за него стал небезызвестный Луиджи Анджелони, друг и земляк небезызвестного Филиппа Буонарроти.

Но где же был в это время сам Филипп Буонарроти?

Как складывалась его личная судьба?

И довелось ли ему — хоть в малой степени — осуществить те гордые замыслы, которые родились у него в период пребывания на острове Олерон?

Увы! Много времени прошло, прежде чем обстоятельства позволили ему соединить цепь событий, прерванную решением властей о новой депортации изгнанника.

Сообщение, что он будет переведен с Олерона на Эльбу, вызвало у Буонарроти двойственное чувство. С одной стороны, это нарушало его планы, разбивая чуть было вспыхнувший проблеск надежды: он-то ведь думал, что не сегодня завтра с помощью филадельфов обретет п о л н у ю свободу. А тут Эльба… И почему именно Эльба?.. Остров, являвшийся частью прежнего герцогства Тосканского, его родины, к которой он не испытывал большой любви… Да и о какой любви могла идти речь, когда вспоминалось, как его, молодого и пылкого правдоискателя, преследовали за чтение Руссо и Гольбаха, а потом — за «Элогу на взятие Бастилии», — несмотря на хлопоты отца, навсегда выслали из страны…

Но, с другой стороны, Эльба была далеко, а пока что его все же выпускали на «большую землю»; ему с Терезой предстояло длительное путешествие по милой Франции, возможность снова увидеть дорогие сердцу места. И, судя по всему, путешествие должно было проходить в несколько иных условиях, чем предыдущий переезд из Шербура на Олерон.

Уже самое начало казалось обещающим.

В середине нивоза XI года Республики[17] его и Терезу перевезли с Олерона в город Сент и поместили в каком-то служебном здании, хотя и без больших удобств, но и без слишком рачительного надзора; во всяком случае, уже на следующий день Тереза могла сбегать на городской рынок, а он в свое удовольствие посидеть в ближайшем кафе.

В кафе он отправился сразу после официального визита к местным жандармским властям.

Его принял довольно любезный гражданин, назвавший себя уполномоченным Гийенаром. Он прочитал Филиппу правительственный указ и от себя добавил, что к ссыльным на время их путешествия будет приставлен всего один жандарм, который ни в чем стеснять их не станет.

Буонарроти осведомился, когда они отправятся в путь.

— Все осложнение в том, — ответил Гийенар, — что нам пока неясно, как будет осуществлена доставка на остров. Конечно, проще всего было бы переправить вас морем, но, к сожалению, департамент Нижней Шаранты в настоящее время не располагает кораблями — все они отправлены на север. Одно из двух: или нам подошлют подходящее судно, или же до Средиземного моря вам придется ехать посуху. В этом случае вам будет предоставлен экипаж, который доставит вас в Тулон. По этому поводу я уже сделал запрос в высшие инстанции, и пока не будет получен ответ, вам придется побыть в нашем городе…

Ответ пришел только через десять дней. Как и предполагал гражданин Гийенар, власти предписывали доставить ссыльных в Тулон, и только оттуда предстояла переправа морем на Эльбу. Именно на такое решение рассчитывал Буонарроти, и в том, что оно состоялось, усмотрел счастливое предзнаменование.

От Сента до Тулона, почти не задерживаясь в пути, они добирались более двух недель.

Зима была теплой, но дождливой. Дороги поразвозило. К счастью, большая часть пути шла по утрамбованному шоссе, но когда к ночи — в поисках гостиницы — приходилось сворачивать на проселок, это иной раз угрожало катастрофой. Однако экипаж был добрый, кучер — опытный, а жандарм показал себя славным малым, и в бесхитростной беседе с ним Филипп не только отвлекался от нудной тряски.

Это был крестьянский сын, и звали его Франсуа Беро. В жандармы он подался, чтобы избавить семью от лишнего рта. Сначала служил в Оверни, потом получил чин сержанта и был переброшен в Сентонж. В деревне у него кроме престарелых родителей остались две сестры и брат; одна из сестер вышла замуж за лесника, брат же перебрался в город, на заработки.

В первые дни Франсуа, помня о своем служебном долге, несколько хорохорился и все пытался представить в розовом свете, восхваляя и Первого Консула, и созданный им режим. Выяснилось, что имени Бабефа он никогда не слыхал, Робеспьера же называл «тираном» и «террористом». Буонарроти не спешил. Он воздерживался от прямых опровержений, но, опытный конспиратор, постепенно и незаметно сумел направить разговор в интересовавшую его плоскость и заставил жандарма разоткровенничаться.

Мало-помалу Беро начал выкладывать то, что его волновало. Он рассказал о трудной жизни своих родных.

— Родители мои и сестра, оставшаяся с ними, ведут полуголодное существование — я исправно посылаю им половину моего жалованья. Впрочем, в деревне-то еще кое-как, а вот в городе… Мой брат Жюльен поехал в Париж и устроился на большой мануфактуре. Сначала сводил концы с концами и даже пытался что-то откладывать, потом стало хуже. Что-либо требовать у хозяев запрещено законом. Хотел было податься в другое место — не вышло. Теперь введены особые рабочие книжки, в которые заносятся все «грехи» рабочего. «Попробуй только, — сказал ему мастер, — и мы запишем тебе такое, что ни один хозяин в целой Франции тебя не возьмет».

«Да, — думал Буонарроти, — тот земной рай, который обещали народу новые власти, по-видимому, не удался. Простые люди, будь то в деревне, будь то в городе, жили так же скудно, как и при Директории. Наполеон похитил свободу, взамен обещая хлеб. И простаки поверили его обещаниям. Как хочется верить хорошему, когда ждешь избавления от плохого! Но Наполеон обманул, как всегда и все правители обманывали и будут обманывать народ. Ныне не было ни свободы, ни хлеба. Была разрастающаяся ото дня на день бюрократическая машина, пожиравшая рядовых людей. Как и в былые времена, процветали и обогащались только власть имущие и те, кто обслуживал их. Теперь на горизонте вновь маячила война. Он, Буонарроти, давно предвидел это, он уверен, что война, жестокая и длительная, вспыхнет скоро, очень скоро. Ибо „миротворец“, не найдя выхода из внутренних трудностей, будет искать его во внешних захватах… Ну а что же дальше?..»

Позади остались Пон, Ла Реоль, Марманд и Бле. 2 плювиоза[18] путешественники прибыли в Бордо, где задержались почти на три дня.

Бордо… Огромный город, центр судостроения, средоточие банков и банкирских контор, больших предприятий и мелких мастерских… Когда-то — цитадель Жиронды, потом — гнездо антиправительственных мятежей, еще позднее — место избиений в тюрьмах, зверского уничтожения патриотов…

Много разного слышал Филипп об этом городе, но побывать до сих пор в нем не удавалось. И вот… Как говорится, не было бы счастья…

Эти три дня он использовал в полной мере. Бродил по улицам, любовался памятниками и дворцами, присматривался к жизни обывателей, вслушивался в их разговоры. Ему даже удалось связаться с филадельфами: среди адресов конспиративных квартир, которыми его снабдил Лепельтье, был и адрес в этом городе — здесь имел свою штаб-квартиру один из братьев-путешественников. Филипп довольно быстро разыскал улицу и дом; хозяин, по счастью, оказался на месте. От него Буонарроти узнал множество новостей. Брат сообщил ему, что Феликс благополучно добрался до Швейцарии и сейчас проживает в Женеве; рассказал о настроениях в армии и о недавно раскрытом военном заговоре; подробно остановился на оппозиции режиму со стороны ряда ведущих военачальников.