— Ну ладно, потом подлатаю, — отмахнулся Лорэлай, откинув с плеча волосы. Они у него сегодня почему-то мокрые. Только что из душа? И не брезгует запачкаться в гнили? Впрочем, он знает средство против этого — один раз он нечаянно вляпался в некротическую язву Мортэма и заставил его же слизать гной.

— Раздевайся, — рычит вампир и медленно расстёгивает свой элегантный чёрный пиджак.

Мортэм безропотно и стараясь не медлить, стягивает с себя винил.

Зомби помнил одного человека. не достаточно было в прошлый раз. мортэма., сменяющие друг друга в сознании мортэма. ма, молиться, неистово и страс Его звали Роберт, и он временами сам протирал полиролем униформу Мортэма (хотя в его обязанности как главного крио-оператора это не входило), словно боялся, что его подчиненные не справятся с этой простой рутинной процедурой. Роберт заботился о Мортэме. Он тоже колол сохраняющие составы или регенеранты. Но он колол мягче. Зомби не чувствуют боли. И всё же Мортэм смог бы отличить с закрытыми глазами укол, сделанный Робертом, от укола, сделанного Лорэлаем.

Жжётся лекарство. И так же жжётся желание вернуться к Роберту. У него были такие же длинные тёмные волосы, как у Лорэлая, и такие же тёмные глаза. И такие же изящные пальцы, но в то же время совсем другие — мягкие, с едва заметной влагой на кончиках мягких подушечек. Касаться зомби без перчаток персоналу не разрешалось, но Роберт порой нарушал правила, и Мортэм точно знал, что не выдаст его маленького секрета.

Удары чего-то сродни электричеству грубо отбрасывали воспоминания прочь, и ад начинался.

Горячая дрожащая боль плюхалась гигантской медузой на грудь, кожа и волокна плоти размягчались, медленно стекали, словно Мортэм рыдает всем телом, слезами разложения.

Но он молча сносит пытки, и это бесит Лорэлая.

— Покорная бессловесная скотина! — рычит он, пиная зомби по лодыжке, — И что б тебе не смолчать тогда? Нет, надо было распускать свой поганый язык!

— Я сказал правду. Он спросил, кто приказал убить его. Я ответил, — ровным голосом бубнил Мортэм, но очередной удар псевдо-током заставлял распахивать рот в беззвучном крике и дёргаться.

Он прокусил язык насквозь. Лорэлай заметил это. Заточенный ноготь проник в полуоткрытый рот — своевольно, даже нагло до непристойности, выцарапал язык, словно моллюска из раковины.

Далее следует поцелуй. Мортэм не сразу идентифицирует прикосновение прохладных губ как поцелуй, ждёт новой пытки, вероятно, укуса.

Но следует очередной удар, который сваливает Мортэма на пол. Он тыкается лбом в туфли Лорэлая, ослепший от приступа агонии. Глаза, думает Мортэм, мои глаза вытекут и размякнут, будто раздавленные ягоды.

Пытка закончится. Когда-нибудь.

— Ты никогда не успокоишься? — бормочет Мортэм. — Разве я не искупил вину? Ты же мёртвый. Ты должен понимать, насколько мне плохо сейчас…

Губы Лорэлая исказил оскал и гримаса ненависти.

Удар. Всполохи синего и белого перед глазами.

— К сожалению, я не могу сделать тебе ЕЩЁ хуже! — шипит вампир. — И к ещё большему моему сожалению, ты уже мёртв, и умирать тебе дальше некуда!

Но ведь у смерти множество стадий. Разве не ад — вечное приближение к последней из них, полному разложению, и вечному отдалению от финала?

Главное — чтобы кололи регенеранты. Чтобы сохранялось сознание. И память — солнечные пятна на белой стене, мягкие руки на щеках.

В плечо впиваются острые ногти, тянут вниз настойчиво и властно. Мортэм покорно упирается ладонями в крышку криокамеры. Кожа вспухла, местами потемнела, местами приобрела желтоватый оттенок, словно жабье брюхо. Мортэм смотрит на свои руки и не может их узнать.

Обтекаемый «фонарик» — источник нескончаемой боли вдруг входит в анальное отверстие. Само по себе вторжение инородного предмета — унизительно, но безболезненно. Лорэлай с силой впихивает электрошок глубже, выдирает его обратно, и снова вглубь. Смеётся — с издёвкой, с презрением.

— Какой ты у нас разработанный, однако, а! Баловался игрушками? При ЖИЗНИ?

Он нажимает кнопку.

Когда боль приходит снаружи — разрушаются сначала поверхностные слои, но когда сокрушительная волна этой сверх-боли смерчем проносится по внутренностям…

Мортэм запрокинул голову и сипло взвыл. Разошедшиеся волокна голосовых связок выдали лишь шипение, с вкраплениями повизгивающих ноток.

— Нравится, а? Возбуждает? — скалит зубы Лорэлай, белоснежные на фоне его смуглой кожи. Точнее, посмертного грима.

Так не бывает. Мёртвый не причиняет зла мёртвому без причины. Сейчас — причины нет. Почему он так нелогично поступает? Может быть, это тоже сон? Роберт разбудит инъекцией и отправит на задание.

— Ты хочешь меня? — спрашивает Лорэлай, перестав давить на чёртову кнопку, но никуда не убирая электрошок. Ощущение пластмассы внутри не неприятно на физическом уровне, только на моральном. Приходится терпеть. Снова терпеть.

Мортэм обессилено молчит и косо сползает на пол. Вампир не делает попыток вернуть полуразложившееся тело на место.

— Ну, отвечай! Ты хочешь меня? — издевательская усмешка.

— Я мёртв. Я ничего не хочу. И никого. — безучастно отзывается зомби.

В ответ — неприятный хохот, точно расстроенная антикварная скрипка.

— О да. Ты мёртвый! Ты такой же мёртвый, как и я, понятно тебе!? Но никогда не смей напоминать мне о смерти!

Мортэм безучастно, туповато следит за тем, как из его носа на плиты пола капает чёрно-зелёная слизь.

«Это что, мой мозг? — Мортэм следит за брызгами на полу. — Мозг. Исчезает. Я. Исчезаю».

Лорэлай чуть наклонился, смотрит в лицо зомби внимательно, изучает жертву с интересом учёного. Нет, учёный — Резугрем, он никогда не получает удовольствия от истязаний. Лорэлай… другой.

— Ты не такой же мёртвый, как я, — хрипит Мортэм. — Ты чудовище.

Вот она, обретённая логика. Он чудовище. Потому и поступает так. Других объяснений нет. Мортэму становится спокойно от того, что всё на своих местах.

И опять смех.

Вместе со смехом внутри истерзанного тела разворачивает свой шипастый хвост драконоподобная гнилостная боль. Предел боли — кристальная чёткость восприятия. Ничего «до» и нечему быть «после», только «сейчас».

Лорэлай удерживает электрошок и вгоняет ноготь в маленькую кнопку, свободной рукой скользит к себе в брюки. Скалится. Он никогда не знал, что чужая боль может так его возбуждать.

Мортэм вовсе не ненавидит Лорэлая. Он готов умолять о пощаде — это не хуже и не лучше любой другой реакции. Он просто хочет сохранить себя. Боль отнимает память, разум, личность. Гордость и самоуважение — выдумка идиотов, куску мяса из холодильника нет смысла играть в геройство.

С живота и бёдер Мортэма сползают клочья кожи. Он ничего не видит, ничего не понимает, ничего не чувствует — только ощущает собственный распад. Лорэлай вздрагивает в такт рывкам Мортэма.

Мортэм чувствует, что у него готова отвалиться нижняя челюсть, но всё же широко раскрывает рот и кричит. Ни единого звука, кроме сиплого шипения, его гортань выдать не может.

Лорэлай чуть ахнул, и, быстро схватив Мортэма за волосы, рывком повернул его лицо к себе. Капли холодного семени брызгают на перекошенные, растрескавшиеся глубокими чёрными рытвинами губы.

Мортэм готов поклясться, что чувствует вкус. Горечь, едкая соль. Он не должен чувствовать. Зомби не чувствуют.

Электрошок покинул его тело.

— А ну оближи! — тяжело дышит Лорэлай, заставляя Мортэма взять в рот адскую игрушку.

Чудится, что последовал ещё один удар, звоном отдаваясь в черепной коробке.

И Мортэм не может понять, были ли этот удар на самом деле или всё же нет.

Он растягивается на полу, в луже сукровицы.

Сейчас… сейчас укол подействует, боль уйдёт, и его тело восстановится. А завтра всё начнется с начала.

При жизни Дэрек не верил ни в ад, ни в рай — солдатам не полагается забивать себе мозги религиозной чушью. Но если ад и может существовать, то он таков — ни смерти, ни жизни, ни даже боли в человеческом понимании. Приближение к финальной стадии посмертия и отдаление от неё.