— О… Хм… прости, я не знал…

— Нет-нет, не умер. Он и был мёртвый… Точнее, не вполне так… В общем, он эвтанатор.

Сид замер, словно обратился в камень. Хотелось переспросить. Казалось, что ослышался. Как так — эвтанатор?

— То есть? — проговорил Сид, — Ты хочешь сказать, что ты полюбил ходячего мертвеца-убийцу?

— Он не убийца, — укоризненно нахмурился Роберт, — он эвтанатор. Уффф… Я и сам считал, что они — что-то вроде самодвижущихся кукол. Сознание-то у них есть, но уж больно пассивное. Но он… он другой… Он действительно другой…

Сид оправился от первого шока и слушал всё, что говорил Роберт. Тот, кажется, выпил уже достаточно, чтобы рассказать абсолютно всё. Как хорошо, что я не какой-нибудь промышленный шпион, подумал Сид. Сейчас Роберт может выболтать действительно много. Но тот говорил только о своём зомби.

— Я на него сразу обратил внимание. Тогда, конечно, я просто заинтересовался интересным экземпляром. Его к нам привезли уже умерщвленным и эм… оживлённым, но пока что без программы. Обыкновенный труп. Если не считать, что этот «труп» мог пассивно воспринимать информацию, поступающую из окружающей среды. Мёртв он был совсем недавно — я-то уж могу определить на глаз, какое время назад наступила смерть. Он был смертельно ранен и держался очень долго. Странно, почему ему никто не помог, и вместо лазарета отвезли в лаборатории Резугрема. Я уверен, он выжил бы! Но… Моё дело маленькое. Распределять новоприбывших солдат по криокамерам, следить за внесением посмертной программы. Я сам вводил ему в подкорку инъекции с нанороботами, которые выстраивают модель поведения боевых зомби, определяют их приоритеты и директивы. А он смотрел на меня своими тёмными глазами. Лежал и смотрел… Он столько крови потерял. Был такой бледный. Как античная статуя. И такой же красивый…

Сид терпеливо выслушивал историю Роберта, успев задуматься, неужели это не страшно — когда на тебя осмысленно смотрит мертвец? Впрочем, от мыслей его отвлекали детальные и восхищённые описания этого зомби. Что-то среднее между восторженностью произведением искусства и породистым животным. Но с таким теплом и нежностью не рассказывают о картинах или животных. И Сид подумал, что именно такою и бывает любовь. В конце концов, любовь имеет тысячи ликов. И даже любовь к мертвецам. Это может быть не только липкое и гаденькое вожделение. Но и ласка. Покорность и смирение. Роберт просто любил. Ничего не желая взамен и ни на что не надеясь.

— А потом его попросту отдали. Понимаешь? Взяли вот так, как вещь, и подарили… Этому, как его… Приятелю Краузэ, они ещё воевали вместе… Жуткий такой тип немного не в себе… А! Резугрем. Именно он наизобретал все эти методики оживления, омоложения, регенерации. Так что, можно сказать, Мортэма вернули законному хозяину. Тот захотел его себе. И моего Мортэма попросту отдали. А я должен молчать и смириться. Я ведь простой работник… Наверняка всё Драг подстроил. Он меня терпеть не может…

За время своей исповеди Роберт изрядно пополнил концентрацию алкоголя в крови, и, в конце концов, просто упёрся лбом в плечо Сида, бормоча:

— Мы все просто куклы для Краузэ. Что живые, что мёртвые. Куклы. Его не интересует, есть ли у нас сердце…

Сид успокаивающе поглаживал новоявленного приятеля по плечу и хотел возразить. Нет, Дагмар не такой! Он чуткий и сострадательный! Он умеет любить и понимает, что это такое — любовь. И как бывает плохо от разлуки с тем, кого любишь.

Какая разница — кого любить? Настоящую женщину или мальчишку. Солдата или музыканта. Живого или мёртвого. Зомби или вампира. Сид немного напрягся, вспомнив Лорэлая. Такой красивый. И такой порочный… Словно наливное румяное яблочко с гнилым нутром. Может быть, Роберт пока не понимает своего счастья? Что хорошего его могло бы ждать с эвтанатором?

Как бы то ни было, Сид пока не стал высказывать Роберту своего мнения на этот счёт. Тем более что к концу разговора Роберт был уже настолько пьян, что не воспринял бы ни единого слова. Сиду стоило невероятных трудов выяснить у своего нового знакомого его адрес, чтобы отвезти его домой. Полночи помотавшись по кварталам и кое-как доставив Роберта по назначению, Сид зачем-то брякнул:

— Знаешь, я мог бы поговорить с Дагмаром… эм… с господином Краузэ. Может быть, он вернёт Мортэма на место? Я ему объясню всё, попрошу…

Роберт, казалось, на секунду даже протрезвел и приподнялся на постели, на которую его свалил Сид.

— Правда?… О… Сид… пожалуйста! Поговори с ним!

Он даже не задался вопросом — а кто таков этот Сид, что может вот так запросто разговаривать с главой корпорации и даже панибратски называть его по имени. Роберт думал только о том, что его приятель знает, о чём говорит, и действительно может упросить вернуть Мортэма.

Сиду пришлось ещё немного посидеть с Робертом, словно с малышом, осторожно поглаживая его по волосам и стараясь убаюкать, чтобы можно было с чистой совестью уйти. А уходя, думал лишь о том, что влез не в своё дело и запросто может статься, что подведёт Роберта и окончательно добьёт его, лишив последней надежды.

Но с другой стороны. Ведь беспризорнику Джейку он помог. И мальчишка наверняка находится в безопасности, если сам не наделал глупостей. Значит, помогать людям — не такое уж бесполезное занятие.

В тот вечер Дагмар испытал замешательство и досаду. Сид обычно уходил на день, но к урочному часу был на месте. Дагмар привык за эти восемь дней к его острым, угловатым объятиям. Но сейчас Сида не было в его комнате.

И Дагмар понял, что никогда не сможет снова жить без него.

К хорошему привыкаешь моментально, будто переодеваешься в удобную одежду. А к плохому невозможно привыкнуть — как, например, к войне. Давно прошедшей войне за спорные территории на этой планете, к войне, на которой он не получил ни единой раны, но так и не научился принимать как должное чужую боль. Война до сих пор проступает из подпола памяти чёрными мазутными каплями ночных кошмаров.

Дагмар боялся одиноких вечеров и ночи, неминуемо следующей за ними. Потому раньше он почти никогда не оставался один, не брезгуя случайными связями. Тогда ему казалось, что душа его спит летаргическим сном, и Дагмар решил, что он не из тех, кто способен полюбить по-настоящему. Немного обидно. Даже Эрих влюблён в своего живого мертвеца. Архаичные истории напропалую твердят о могуществе любви, но Дагмар на практике проверил лишь могущество разума, денег, власти и секса.

В те редкие моменты, что ему всё же приходилось проводить одному, Дагмар сидел у окна в своём кабинете, наблюдая за течением времени, оцепенело следя за тем, как суживается, увядает солнце, а пурпур его последних лучей танцует по небу, словно цветки сакуры. Иногда шёл дождь, и тогда эти лепестки растворялись в лиловом и сером мареве.

Однажды Дагмар подумал, что одиночество следует обозначать лилово-багровым цветом. Как это небо.

С появлением Сида вечера Дагмара потеряли свой привычный оттенок. И это было прекрасно.

Днём они виделись мало. Глава корпорации всё-таки должен был проводить утро и день в башне «Танатоса», иногда на приёмах высоких чиновников или на переговорах; Сида там не было, и Дагмар невольно косился на любимые золотые часы.

Но вечера принадлежали им, и были слишком коротки, чтобы говорить о погоде или закатах.

Сейчас Дагмар ощутил, что лиловое и багрянец медленно просачиваются обратно в его жизнь. Небо темнело. Наступала ночь.

— Сид не возвращался? — плохо скрывая недовольство, осведомился Дагмар у горничных. Два коротко стриженных близнеца в тёмно-коричневой брючной униформе деловито счищали несуществующую пыль с зеркального шкафа, одинаково мотнули головами.

Нет.

Разумеется, Дагмар не спрашивал, куда Сид уходит, ему предоставлена полная свобода. Дагмар доверял ему. Просил лишь брать секьюрити. После случая с Мортэмом Дагмар не заменил охранников-зомби на живых солдат, но на всякий случай провёл внеплановую инвентаризацию, проверку программ с устрожением правил. Возможность повторной атаки исключена — так сказал Эрих, и ему Дагмар доверял тоже. Но Сид зомби не любил ни в каком виде, и вновь ушёл один.