Милая маленькая Виктория! Ею нужно руководить, а кто может это сделать лучше, чем ее муж! Вокруг придворных королевы нередко возникали скандалы. Он слышал и читал отчеты о злополучном деле Флоры Гастингс. Королева вела в нем себя необдуманно и совершенно неправильно, и он был убежден, что ее действия направлялись баронессой Лецен. Но он, конечно, избавит королеву от повторения подобных ошибок. К сожалению, Виктория слишком уж снисходительна. Добрая душа, она не видит зла в других.

Первое, что он сделает, так это постарается поднять моральный уровень при дворе. Альберт был просто поражен, и поражен неприятно, когда увидел список подружек невесты.

Одна из них была дочерью леди Джерси, любовницы короля Георга IV во времена его регентства. Можно ли позволять дочери женщины со столь дурной славой выступать в роли подружки королевы? Когда Альберт спросил об этом Викторию, она ответила, что будущая подружка всего лишь дочь, а не сама леди Джерси; Альберт, однако, полагал, что и для дочери такой аморальной матери слишком много чести присутствовать на их свадьбе.

Виктория же отстаивала свою правоту, ссылаясь на некую леди. А ей очень нравилась эта женщина, и потому она писала:

«…только она чересчур строга и требовательна, слишком сурова по отношению к другим, что ей никто не может простить; по моему мнению, нужно быть более терпимым к людям, и я всегда думаю, что не получи мы такого воспитания и не имей мы о себе такой заботы, к нам тоже было бы немало претензий… Быть суровым очень опасно…»

Вот так так! С моралью она явно не в ладах. Вот ее-то и не сумели воспитать, иначе бы она не дорожила своей гувернанткой больше, чем родной матерью. Да жизнь в качестве королевского мужа у него будет нелегкой — если только он не займет твердую позицию. Очень многое будет зависеть и от самой Виктории: в личном общении с ним она была нежной и ласковой, а в ее письмах он уже начал улавливать повелительные нотки.

Его опасения подтвердились, когда он получил ее ответ на свое письмо, в котором он строил планы проведения медового месяца. Он-то думал, что они пробудут две-три недели одни, подальше от лорда Мельбурна и баронессы Лецен с их влиянием на нее. За это время он успел бы окончательно покорить ее сердце, и она сама стала бы с готовностью следовать его советам, чего любой немецкий муж всегда ожидает от своей жены. Он опасался, что в Англии ему встретится много такого, чего он не одобрял. Ему нужно провести эти недели в Виндзоре с ней одной.

Возможно, ее отношение к этому его предложению было гораздо серьезней, чем к любым другим, когда решение диктовали ее министры или оппозиция, ибо на этот раз оно было ее собственным и выражено, на его взгляд, повелительным тоном. А может, если он не ошибался, еще и покровительственным?

Дорогой Альберт терялся в догадках.

«Вы забываете, моя любовь, что я суверен и что дела не могут стоять на месте. Идут заседания парламента, и почти каждый день происходит нечто такое, для чего я могу потребоваться, и мне непременно нужно находиться в Лондоне, поэтому даже и три дня отлучки — это для меня слишком много…»

Во время встречи Виктория, видимо, без памяти влюбилась в него, а за время его отсутствия вспомнила, что она королева.

Он представил себе эти два или — самое большее — три дня в Виндзоре, где он мог бы быть в наилучшей форме. Он ненавидел Лондон, в Лондоне он чувствовал себя нездоровым и усталым. Не любил он и Букингемский дворец, где было слишком много министров, слишком много церемонности. В Виндзоре они могли бы кататься в лесу верхом, совершать долгие прогулки на чистом свежем воздухе, там можно было бы рано ложиться и вставать в шесть. В Лондоне же она будет устраивать эти бесконечные балы.

Невольно он начинал спрашивать себя, а так ли уж, на самом деле, добра к нему его великая фортуна?

Что он мог поделать? Как мог воспротивиться тому, что с ним обращаются не как с равным? А вдруг она так же легко, как влюбилась, разлюбит его?

Он предвидел всевозможные трудности. Написал дяде Леопольду, давая понять, что у него меланхолия и будущее представляется ему довольно мрачным. Все происшедшее после отъезда из Англии наводит его на мысль, что новая страна вовсе не ждет его. Он, правда, не стал сообщать, что, как ему стало казаться, есть две Виктории — ласковая, нежная, любящая девушка и властная молодая женщина, которая хотя и могла на время забывать, что она королева, тут же вспомнила об этом, когда требовалось принять какое-то решение.

Наступил февраль — месяц бракосочетания. Наступило время сказать последнее прости лесам и горам родины. Приехал Эрнест, потому как, естественно, и он, и отец должны были присутствовать на свадьбе; и вот в последний раз они смогли вместе с Эрнестом побродить по лесам, поохотиться, пострелять, поискать разные разности вроде тех, что так восхищали их в детстве и из которых составился их «музей».

— Какой теперь в этом смысл? — спросил Альберт, отшвыривая какой-то камешек. — Я больше никогда не увижу нашу коллекцию.

— Не говори чепуху. Ты наверняка еще приедешь в Кобург с Викторией.

— Нет, она скажет, что такая поездка слишком надолго оторвет ее от государственных дел.

— А ты, как строгий муж, топнешь ногой.

— Только не на королеву Англии, — скривившись, ответил Альберт.

Эрнест с тревогой взглянул на брата. Он ничего не знал о переписке, которую Альберт вел со своей нареченной.

— Давай лучше поговорим о прошлом, — предложил Альберт.

Но, прежде чем он покинул землю, на которой родился, состоялись проводы. Народ ожидал их: принц Альберт уезжал, чтобы жениться на королеве Англии, и все одобряли его намерение, поскольку он станет королем мощной державы, что будет хорошо и для его родной страны.

Предполагался бал, но балы в герцогском дворце разительно отличались от балов в Виндзоре и Лондоне. Они заканчивались в нормальное время, и хотя Альберт предпочел бы обходиться вообще без них, к этому он отнесся благосклонно — хотел послушать оркестры и поздравительные речи. Тут ведь почти никто не знал, на какой властной молодой женщине ему предстояло жениться.

Пришло время уезжать. Он ехал вместе с Эрнестом и отцом. Бабушка, прощаясь, не скрывала слез: она ведь заботилась о нем с детских лет и не чаяла уже, наверно, дождаться новой встречи. Когда карета отъехала, он увидел, как слуги подхватили ее — она лишилась чувств; у него было такое настроение, словно он ехал на собственные похороны.

И снова эта ужасная переправа через Ла-Манш, и море, такое же бурное, как и прежде. Судно бросало на волнах из стороны в сторону, и Альберт снова подумал, что быть безразличным к смерти — это значит считать ее предпочтительней мукам морской болезни.

Наконец-то показались белые утесы, и он, пошатываясь, встал на ноги, зная, что на берегу будет поджидать толпа, чтобы взглянуть на будущего мужа королевы.

Когда он ступил на сушу, послышались редкие приветственные возгласы. Он улыбнулся. Никто не должен знать, что он едва стоит на ногах, что ему не мил весь белый свет. Но раз уж он оказался на твердой земле, он не даст им повода смеяться над избранником королевы.

Он поднялся в поджидавшую карету, раздались радостные восклицания, и его повезли по дороге на Кентербери, где ему предстояло провести ночь, прежде чем отправиться в Лондон и в Букингемский дворец.

Народ Кентербери вроде отнесся к нему без особой неприязни; он лишь несколько раз уловил слово «немец», а поскольку после крепкого сна о последствиях морского путешествия не было и речи, он чувствовал себя в состоянии встретить свою судьбу лицом к лицу.

Во дворце с нетерпением ждала Виктория. Не было никаких церемоний. Королева уступила место влюбленной девушке.

Она порывисто бросилась ему навстречу.

— Дорогой, дорогой мой Альберт!

Она смотрела на него вверх с полураскрытым ртом, и он видел слегка выступающие десны, а голубые глаза сияли обожанием.

— Ваше путешествие показалось мне таким долгим. — Она бросилась в его объятия. — Я часами смотрела на дорогу из комнаты конюших.