Всю ночь она то и дело вставала, подавая ему пить.

— Если у меня и вправду тиф, — сказал он, — я умру.

— Не смейте! — приказала она.

Он улыбнулся.

— Милая моя женушка, — сказал он, — смерти я не боюсь. Я только думаю о том, как вы будете скучать по мне и как вам будет без меня грустно.

— Ах, Альберт, не надо! Я этого не вынесу. Вы же прекрасно знаете, что вы моя жизнь. Как я могла бы жить, если бы вас не было со мной?

— Но если действительно не будет?

— Я ничего не хочу слышать! — вскричала она. — Вы здесь, со мной, здесь вы и останетесь. Никакого тифа у вас нет. И не будет.

— Не будет, — сказал он. — Не будет.

А про себя подумал: бедная Виктория. Бедная маленькая королева.

Пять суток он метался в жару. Виктория почти не спала. Она была в отчаянии оттого, что он ничего не ел. Она подносила ему суп, но он только качал головой.

Однажды ему как будто стало немного лучше, и королева спросила, не хочет ли он, чтобы Алиса ему почитала (она взяла на себя эту обязанность после отъезда Вики). Он немного просветлел. Но, когда она начала читать ему «Сайласа Марнера», он покачал головой. Книга ему не нравилась. Она принесла другие, но он и их не смог слушать.

— Завтра, милый папа, мы попробуем сэра Вальтера Скотта, — сказала Алиса.

Альберт с трудом выдавил из себя улыбку.

Затем он стал раздражительным.

— По-моему, это добрый знак! — вскричала королева. — Раз он ворчит, значит, выздоравливает.

Алиса снова принялась ему читать, и он, казалось, ненадолго успокоился.

— Вот хорошо-то, — сказала королева. — Так он больше похож на нашего доброго благословенного папочку.

Однако часа два-три спустя, когда она сидела у его постели, он вдруг сказал:

— Вы слышите, как поют птицы?

Королева ничего не слышала, и он добавил:

— Я даже подумал, что я в Розенау.

Она быстро вышла из комнаты, не в силах сдержать рыдания.

Доктор Дженнер попросил выслушать его. Она, подозревая неладное, посмотрела на него тревожным взглядом.

— Ваше Величество знает, что мы уже давно опасались… желудочной лихорадки.

Желудочная лихорадка! Кишечная лихорадка! Она понимала, что это не более чем другие названия все того же брюшного тифа.

— Так, — сказала она. — Продолжайте.

— Боюсь, что именно ею больны его высочество.

Она была потрясена. Значит, все-таки тиф! Этот вселяющий панический страх убийца!

— Вики, — позвал он, — Вики!

На мгновение королева подумала, что Альберт обращается к ней, но он, очевидно, принял ее за их дочь.

— Вики здорова, мой милый, — сказала она. — Вики в Берлине вместе с мужем.

Он кивнул.

Алиса сидела с другой стороны кровати.

Он посмотрел на нее, и вдруг взор у него прояснился.

— Ты написала Вики? — спросил он дочь.

— Да, папочка.

— Ты сообщила ей, какой я теперь?

— Я написала, что ты болен, папочка.

Он покачал головой.

— Тебе надо было сообщить ей, что я умираю, — сказал он.

Пришли все дети. Как ни странно, самым большим утешением для Виктории оказался Берти.

— Ах, Берти, что же мне теперь делать?

— Я буду заботиться о тебе, мамочка.

— Доктора, правда, говорят, что ему станет лучше. Они никогда не теряют надежды при тифе. Люди пересиливают его… причем довольно часто.

— Да, мамочка. За ним присматривают как надо. А тебе нужно позаботиться о себе.

— Я старалась заботиться о нем. Старалась, чтобы он не простужался. А он взял и уехал в такой промозглый ноябрьский день, ничего мне не сказав. Я так и не узнала, куда он ездил, потому что, когда он вернулся, он был так болен, что и слова не мог сказать. Да и у нас другой мысли в голове не было — только бы поскорее уложить его в постель. Никогда не прощу тех, из-за кого он вынужден был выйти на улицу в ледяной ливень!

Берти побледнел, но королева ничего не заметила.

Ей показалось, что мужу стало легче. Он сел в постели и попросил дать ему расческу, чтобы причесаться. Однако, когда он стал приводить в порядок свои волосы, как он обычно это делал, если куда-то собирался, она вдруг заметила, какого сумеречного оттенка его лицо, и ее охватил ужас.

Он как будто к чему-то готовил себя — словно собирался в дальнюю дорогу.

Это зрелище было ей не по силам. Он не должен видеть ее горя. Она встала и вышла.

И все же ей нужно было быть с ним. Ее охватил отупляющий панический страх, что времени уже осталось очень мало. Она вошла к нему и села рядом с его постелью.

— Gutes Frauchen, — пробормотал он, почувствовав ее присутствие.

Дети входили по одному и целовали его.

Как она только все это вынесла! Ее муку нельзя было скрыть. Она не хотела, чтобы Альберт видел ее страдания, но и оставить мужа она тоже не могла.

Она склонилась над ним. Он внимательно на нее посмотрел, улыбнулся и поцеловал ее.

— Esist kleines Frauchen [43], — проговорил он вдруг.

Она сидела, держа его руку, когда внезапно вся боль и страдание словно сошли с его лица, он словно помолодел и вдруг снова стал похож на того восхитительно прекрасного принца, которого, стоило ей только взглянуть на него, она полюбила навсегда.

И его не стало.

Альберт был мертв.