— У меня их слишком много, чтобы расстраиваться из-за слез одного или двух, — мрачно ответила на это Виктория. — Смею сказать, Феодора и Чарлз были хорошими детьми и не было нужды их наказывать. Что касается меня самой, то не думаю, чтобы и я нуждалась в порке.

— У тебя бывали свои бури, — сказала герцогиня. — А маленький Лео — хороший мальчик. Просто он очень слаб, из-за чего становится раздражительным. По сути, в глубине души все дети хорошие.

— Даже Берти? — спросила королева.

— Даже Берти, — твердо ответила герцогиня.

Виктория вздохнула.

— И все же, надеюсь, больше детей у меня не будет.

И вдруг, к своему ужасу, она узнала, что снова забеременела.

Неприятностям не было конца. Очередная пришла с Востока: китайцы захватили английский корабль и, арестовав команду, сорвали британский флаг. Хотя корабль был приписан к Гонконгу и никому не удалось установить, имел ли он право ходить под британским флагом, флаг все равно не должны были оскорблять, и поэтому британский полномочный представитель в Гонконге решил применить репрессии.

Адмирал Сеймур получил от него приказ разрушить несколько китайских фортов, в результате чего произошло покушение на этого полномочного представителя.

В палате общин из-за противоправных действий правительства разгорелся спор. Кобден и Брайт подготовили предложение вынести ему вотум недоверия. Лорд Пальмерстон считал, что предложение может пройти. При мысли о том, что лорда Пальмерстона вынудят подать в отставку, королеву охватила паника.

Она уже успела забыть, что сравнительно недавно всячески пыталась не допустить Пальмерстона к власти. С окончанием Крымской войны она поняла, что ее прежний недруг и есть тот сильный человек, который нужен Англии. Так же было и с сэром Робертом Пилем. Сначала она его ненавидела, а потом вынуждена была признать его достойные восхищения качества. И вот это повторилось с Пальмерстоном.

— Он не может уйти! — вскричала она. — О Боже, как ничтожны эти люди! Когда во главе их стоит сильный человек, они делают все, чтобы от него избавиться. Нет, я совершенно не готова к кризису.

Альберт пытался ее успокоить: ее беременности были столь же трудными, как и она сама. Через месяц ожидался ребенок. Из-за большого живота она стала неуклюжей, что очень ее раздражало.

— Любовь моя, вотум недоверия может вынудить премьер-министра подать в отставку, — сказал Альберт.

— Нужно ему сказать, что я этого не желаю. И не вынесу, тем более в такое время. Как они не поймут, что через три-четыре недели мне предстоит тяжелое испытание. А тут этот кризис, о котором я не могу думать без страха. Я чувствую себя такой униженной.

— Предоставьте все мне, — сказал Альберт.

— Ах, ради Бога, Альберт, сделайте одолжение!

Альберт написал премьер-министру:

«Уважаемый лорд Пальмерстон!

Королева только что получила ваше письмо со столь неблагоприятной перспективой сегодняшнего вечернего голосования. Она весьма сожалеет, что состояние ее здоровья требует незамедлительного отъезда за город на несколько дней… Королева физически не в состоянии испытывать тревоги правительственного кризиса и наблюдать бесплодные попытки сформировать новое правительство из разнородных элементов, кои составляют теперешнюю оппозицию, в случае, если нынешнее правительство сочтет нужным подать в отставку. В создавшемся положении королева предпочла бы любую другую альтернативу».

Однако лорд Пальмерстон и сам не думал сдаваться. Когда его правительство потерпело поражение, он распустил парламент и назначил новые выборы, на которых одержал внушительную победу.

Королева была в восторге. К тому времени она родила девятого ребенка, Беатрису, и снова роды ей облегчил «благословенный хлороформ».

В тот год она еще не раз с благодарностью вспоминала лорда Пальмерстона. Мало того, что престиж Британии за границей за последние годы из-за трудностей в Афганистане и превратностей войны в Крыму пошел на убыль. А тут еще начались волнения в Индии. Причин для этого хватало: ослабла дисциплина, предпринимались излишне ретивые попытки обратить индийцев в христианство, был узаконен повторный брак для индусских вдов. Ходили слухи, что последней каплей, переполнившей чашу терпения индусов, было смазывание патронов жиром коров, считавшихся священными животными. Начались бунты.

Когда королева узнала об этом, она пришла в отчаяние. Она плакала, возмущенная зверствами против женщин и детей, чиновничьей бестолковостью, вызвавшей резню. Неужели ее нельзя остановить? Почему не принимаются никакие меры?

Она послала за лордом Пальмерстоном: она желала знать, чем объяснить подобную бездеятельность правительства.

Лорд Пальмерстон представил факты в обычной для него отстраненной манере: происходящее достойно сожаления, управление Индией будет, разумеется, налажено, но сейчас туда нужно отправить военные силы, чтобы как можно быстрее подавить восстание. Пусть все поймут, что британцы не потерпят подобного отношения к себе.

— Будет сделано то! Будет сделано это! — кричала королева. — Но что вы делаете сейчас? Будь я в палате общин, лорд Пальмерстон, я бы высказала свое мнение о некоторых из вас.

— Повезло, значит, некоторым из нас, что Ваше Величество не в палате общин, — сказал лорд Пальмерстон с улыбкой.

Но она была уверена, что если и есть человек, способный справиться с возникшими трудностями, так только лорд Пальмерстон.

Она написала дяде Леопольду:

«Мы переживаем из-за Индии, которая поглощает все наше внимание. Никак не соберем войска. А зверства и издевательства, которым подверглись несчастные женщины и дети, сводят с ума. В общем все гораздо больней и мучительней, чем было в Крыму, там ведь военные действия не затронули мирного населения…»

Лорд Пальмерстон не признавал уступок, которые могли истолковать как слабость, поэтому мятеж был подавлен силой армии.

Королева по-настоящему тревожилась за лорда Пальмерстона.

— Он такой старый, — сказала она Альберту. — Но что же мы будем без него делать?

Она не раз корила лорда Пальмерстона за то, что он не бережет себя.

Но на старом подкрашенном лице лишь появлялась плутовская улыбка, и случались мгновения, когда королева готова была видеть его где угодно — даже, если на то пошло, и на смертном одре, — где угодно, только бы подальше от парламента.

После обручения Вики с нею обращались как со взрослой, а это означало, что в дни, когда не было гостей, королева и Альберт садились за стол в обществе старшей дочери. До обручения Вики ела в детской вместе с братьями и сестрами. При этом почти все разговоры касались предстоящих перемен в судьбе старшей дочери.

Альберту и всегда-то ничего не доставляло большого удовольствия, чем обсуждение всякого рода планов. Можно себе представить его пыл, когда дело коснулось любимой Киски. Вики должна лучше изучить историю Германии — он составит для нее примерный курс. С ее умом она найдет предмет очень увлекательным. Конечно же, надо больше практиковаться и в языке, чтобы овладеть им в совершенстве; того немецкого, на котором она говорила в детской, явно недостаточно.

Неудивительно, что на этих обедах втроем королева порой чувствовала себя забытой.

— Скорей бы, — заметила она как-то вечером Альберту, когда Вики уже ушла, — состоялась свадьба. Хоть тогда-то, надеюсь, вы снова будете принадлежать мне.

— Но я же всегда с вами, — возразил Альберт.

— Нет-нет, вы либо сидите за своим рабочим столом, либо устраиваете различные дела во всяких комитетах.

— Любовь моя, это наш труд… ваш и мой.

— А когда мы остаемся вдвоем, — продолжала она, не обращая внимания на то, что он ее прервал, — у вас не находится для меня ни одного слова, поскольку все ваши мысли заняты дочерью.

— Вы, верно, будете рады избавиться от нее, — сказал он с некоторой иронией.