Боевое безумие — вот мой бог! Ярость жука-медведя — вот моя вера. Я — Говорящий с Мечами, и сейчас я слышу, как мой клинок, ликуя, поет Песнь Смерти, при каждом ударе норовя вырваться из моей руки и, подобно стремительному рукокрылу, отправиться в свободный полет.

Но мои тренированные пальцы крепко сжимают рукоять, обмотанную выделанной кожей молодого нео, которого я убил в своем первом рейде. Я и сейчас помню удивленные глаза того человекообразного, когда лезвие легко, словно сквозь масло, прошло через его горло. Убивать боевым оружием оказалось проще, чем рубиться тупыми мечами с соломенными чучелами в дружинном тренировочном комплексе. Правда, чучела неподвижны, а живые враги зачастую шустрые и смертельно опасные. Но что есть смерть для Говорящего с Мечами? Так, лишь одно мгновение, отделяющее настоящего воина от Края Вечной Войны, где вся жизнь — сплошное наслаждение битвой…

Правда, для того чтобы попасть в тот благословенный Край, необходимо умереть с мечом в руке. Потому мы постоянно тренируем хват, чтобы в горячке боя не выпустить скользкую от крови рукоять. Юнаки, готовясь вступить в наше Братство, сначала часами вонзают пальцы в горячий песок и протыкают ими тонкие соломенные циновки, а потом, по прошествии времени, свободно ломают руками толстые доски и способны голыми руками вырвать горло врага. Но вряд ли им когда-то это понадобится. Ведь Говорящий с Мечами и его оружие неотделимы друг от друга, они одно целое, единый организм, созданный для парного танца с самой Смертью…

Сегодня я и мои семеро товарищей рубимся плечо к плечу, отражая атаки множества мутантов. Не пойму, откуда они повылезали — косматые нео, уродливые осмы, вонючие вормы… Драгомир, старший рейда, первым заметил неладное и, соскочив с фенакодуса, дал знак остальным спешиться.

— Нас окружают, конными не уйти, — негромко произнес он. — Фенакодусы только ноги переломают. А без груза на спинах, может, уйдут.

И, хлопнув по крупу своего скакуна, коротко скомандовал:

— В Кремль!

Драгомир прав. Не пойму, как так получилось, что мы вдруг оказались в самом центре Развала — так у нас называют хаотичное нагромождение остатков разрушенных зданий, через которое ни пройти ни проехать. Бывает, на то мы и разведка. Влезли в незнакомое место разнюхать что да как и, как это порой случается, по закону подлости, попали в засаду.

Никто не стал корить Драгомира. Невиновен командир в том, что мы — дружинники, доля которых как раз лазить по незнакомым местам в поисках необходимого. Да и за что корить? По мне, так благодарить его надо. Ибо давно уже не пил мой меч свежей крови, и по ночам мне часто снится, что я слышу его голодные причитания. Ничего. Сегодня он насытится как никогда. Потому что мутов много, а нас — мало. И это хорошо. Значит, будет где развернуться.

Стук когтей наших фенакодусов еще не успел раствориться в предрассветном тумане, как весь наш отряд из восьми человек уже построился «розой ветров». Каждый держит свой сектор, и каждый готов прикрыть спину товарища собственной грудью.

Они ринулись разом. И тут же откатились назад, пятная черной кровью серые от времени обломки кирпичей, валяющиеся под ногами. На меня, например, бросились трое одновременно — и умылись кровавыми соплями. Худющий ворм с выпирающими под кожей ребрами проворно улепетывал назад на трех лапах — четвертая волочилась за ним, болтаясь на куске кожи. Его более жирному сородичу повезло больше. Он лежал, уставясь стеклянными глазами в серое небо, а под ним растекалась черная лужа, состоящая из крови и дерьма. Мой клинок распорол трупоеду кишечник и, двигаясь снизу вверх, рассек сердце. Третий противник, юный и самоуверенный, разделил удачу со вторым. Его голова валялась у меня под ногами, недоуменно шлепая губами. Тело же, почуяв неладное, развернулось на пятках и попыталось дать деру. Но без лысой тыквы на плечах у него это получилось неважно. Пробежав пару саженей, обезглавленный труп споткнулся и рухнул, обняв сведенными агонией уродливыми лапами торчащий из земли обломок бетонной лестницы.

Я усмехнулся. Трое вормов для Говорящего с Мечами — это все равно, что рубить воздух. Я знал — сейчас пойдет в ход тяжелая артиллерия. Когда муты нападают стаями, первыми всегда идут задохлики. Для того чтобы жертвы устали, рубясь со слабыми. К тому же, стремясь отличиться, хилые сородичи наверняка ранят кого-нибудь. Короче, естественный отбор по принципу «выживает сильнейший».

Ну да, так и есть. В развалинах замелькали крупные тени…

Но это были не вормы…

— Нео, — услышал я за спиной голос Драгомира. — А рядом с ними дампы. Невиданно. Муты нападают единой кучей. Будет о чем рассказать в Кремле!

Мне показалось, что в голосе Драгомира я расслышал слабую нотку неуверенности. Командира можно понять. Когда на тебя прет волна мутантов, вряд ли можно рассчитывать на возвращение домой. Да, его можно понять. Драгомир не принадлежал к Братству, и ему было не все равно, куда возвращаться — домой или в Край Вечной Войны. Мне — все равно. Потому что я — Говорящий с Мечами…

Я почувствовал, как мое тело медленно заполняет ярость жука-медведя, великолепное состояние души и тела, ради которого стоит жить. Твои глаза заволакивает багровая завеса, ты видишь лишь контуры вражьих тел и яркую полосу света, зажатую в твоей руке. А потом, повинуясь ритму вселенной, этот живительный, прекрасный, ослепляющий свет начинает рассекать те контуры, уничтожая все лишнее, стирая с идеально багрового гобелена темные шевелящиеся пятна. Что может быть прекраснее чистой, незамутненной ярости творца, отсекающего от своего творения все ненужное?..

И вот я плыву в этом тумане, растворяюсь в нем, наслаждаясь процессом созидания через разрушение. Непосвященный скажет — это невозможно! Но на то он и непосвященный. Ему никогда не понять, что такое священная ярость жука-медведя, истинное блаженство, доступное лишь Говорящим с Мечами…

Но все прекрасное не вечно. Постепенно багровая завеса, словно непрочная ткань, начинает расползаться на куски. Наслаждение битвой начинает понемногу отпускать, но я все еще продолжаю рубить ненавистные морды мутов, словно умирающий от жажды, ловя всем своим существом последние капли живительной ярости…

Мой меч, отяжелевший от запекшейся крови, обрушивается на затылок нео — никак бежать вздумал, человекообразный?..

Но что это?

Новый, голову которого я развалил словно кочан капусты, поворачивается ко мне. Его уродливая морда внезапно начинает меняться. Мешаясь с кровью, с нее начинает сползать мохнатая шкура, обнажая… человеческое лицо! И я узнаю это лицо, медленно распадающееся на две половинки. Драгомир, командир отряда, медленно опускается передо мной на колени, словно прося прощения за что-то. Потом он падает… Из его головы, будто пивная пена из разбитой чаши, выплескивается что-то белое, пузырящееся.

Я оглядываюсь вокруг.

Передо мной поле боя… Нет, поле бойни! Кругом только кровь и трупы…

И ни одного мута среди них!

Семеро членов моего отряда, так и не сошедшие со своего места и умершие в построении «розы ветров». И какие-то незнакомые люди — грязные, оборванные, исхудавшие.

Мертвые…

Нетрудно понять, что случилось только что… Выжившие вышли из подземного убежища и пошли за помощью в Кремль. И встретили нас. Вернее, меня, который в приступе боевого безумия принял их за мутантов. Наверно, моей ярости оказалось слишком много для одного меня. Я пресытился ею, словно перебравший посетитель бара, который пьет и буянит при этом, не в силах остановиться. Таких обычно выбрасывают на улицу, окатывают ледяной водой, а после отправляют на тяжелые работы, дабы пьяница одумался. Меня некому было остановить. Потому что я — Говорящий с Мечами, тот, чья ярость сильнее меня.