— Разрешите обратиться на склад, к старшему лейтенанту. Может, и найдется там хоть один для меня. Старшина не разрешает, еще и ругается!

— Ладно, обращайтесь.

— Есть обратиться! Разрешите идти?

Девушка откозыряла и четко повернулась кругом.

— Максименко!

Она снова повернулась лицом к офицеру.

— Максименко! — Грищук уже заметил, как по губам подошедшего к ним Андрея скользнула ироническая улыбка. — Вот что запомните раз и навсегда: ко мне по таким вопросам не обращаться. Для этого существует старшина! — сердито сказал он.

— Есть не обращаться по этим вопросам! — Девушка только сейчас заметила Земляченко и смутилась, поняв, что ее взволнованный разговор с командиром взвода слышал и этот посторонний офицер.

— Идите.

— Слыхал? Вот, друже, какие дела приходится иногда решать. Хай им грець! — проворчал Грищук, когда девушка отошла. Похоже, что ему было неловко перед новичком. — А впрочем, и это нужное дело… — тут же добавил он. — Снабженцы наши действуют по стандарту. Взяли на корпусном складе один размер, по количеству личного состава, раздали бойцам. А дальше хочешь носи, хочешь смотри…. Придется замполиту Смолярову доложить. Его хозяйственнички, будь здоров, боятся! Так-то, друже, — вдруг засмеялся он, и Земляченко понял, что Грищук не может долго сердиться и что к нему уже вернулось добродушное настроение…

В коридоре дома, куда вошли офицеры, было полутемно, хотя дневальная уже зажгла висевший на стене фонарь.

— Ты комсомолец?

— Комсомолец.

— Познакомлю сейчас с комсоргом.

Земляченко молчал. Думал о своем. Вспомнилось приключение на речке. Жалко, что забыл глянуть на эмблемы девушек. Может, они из какого-нибудь госпиталя? Или регулировщицы? У въезда в город он видел девушку с карабином за плечами и маленькими флажками в руках. Она ловко взмахивала ими, указывая путь автомашинам, и успевала одновременно отдавать честь офицерам, которые проезжали мимо нее… А может, из прачечного отряда? Нет, что-то не похоже. Загорелые лица, выправка — не похоже! А что, если они вносовки?.. «Вот еще, — рассердился на себя Земляченко, — буду девушками голову забивать!»

В конце длинного коридора открылась дверь. Узкий прямоугольник света лег через порог. Дневальная с повязкой на рукаве осторожно, чтоб не пылить, выметала сор.

— Так, так, аккуратнее подметайте, иначе быть беде! — весело воскликнул Грищук. — Ясно?

Дневальная вытянулась в струнку, а когда Грищук махнул рукой — подметайте, мол, дальше, — опять взяла в руки веник.

— Какая же беда, товарищ лейтенант?

— Суженый лысым будет.

— Вот почему не повезло Манюне, — тихо засмеялась девушка. — Видать, плохо прибирает в своей парикмахерской.

— Да и у вас не все в порядке, если глядя на ночь подметаете, — ответил Грищук и скороговоркой произнес: — «Ой, чыя цэ хата незаметена? Ой, чыя цэ дивчина незаплетена?»

— Проходите, товарищ лейтенант, пока я не обмела вас.

— Горенько мое! — с притворным испугом сказал Грищук и широким шагом ступил через порог.

— Здравствуйте, товарищи солдаты!

Андрей, который вошел в казарму вслед за Грищуком, нерешительно остановился возле порога.

Большая комната, где жили солдаты взвода управления, чем-то отличалась от обычной казармы. Андрей не мог сразу сообразить, чем именно.

Возможно, такое впечатление создавали постели: одеяла сложены вчетверо и не закрывают полностью простыней; концы простыней завернуты так, что кажется, будто это белые пододеяльники; на некоторых кроватях кроме больших набитых сеном солдатских подушек улеглись маленькие вышитые подушечки. Над кроватями висят нарисованные жирным карандашом портреты Зои Космодемьянской, Лизы Чайкиной, Людмилы Павличенко, Валентины Гризодубовой, Полины Осипенко… А возможно, не свойственный солдатской казарме уют придает покрытый скатеркой стол, за которым сидят несколько девушек, занятых далеко не военными делами.

— Как жизнь молодая? — спросил Грищук. — А где комсомольское начальство?

— Дежурит.

— Привел пополнение, — он указал на Андрея. — Новый офицер нашей части лейтенант Земляченко.

Со всех сторон на Андрея смотрели глаза; в вечернем освещении комнаты все они были одинаковы — темные глубокие глаза незнакомых девушек в солдатской форме.

— Здравствуйте, товарищи! — негромко сказал Земляченко.

— Здравия желаем, товарищ лейтенант! — прозвучало в ответ.

— Садитесь! Занимайтесь своим делом, — разрешил Грищук.

— Проходите, товарищ лейтенант, — пригласила одна из девушек, придвинув Земляченко табурет.

Андрей обошел табурет и сел на длинную скамейку, стоявшую вдоль стола.

На какое-то время стало тихо. Девушки с откровенным любопытством рассматривали нового офицера. Хоронясь от их взглядов, Земляченко наклонил голову и смотрел не на солдат, а на работу, которой они занимались. Одна из девушек обвязывала кружевом платочек, в ее руках снова замелькал костяной крючок, а белый клубочек раз за разом подпрыгивал, когда вязальщица подтягивала к себе нитку. Рядом девушка с ефрейторскими нашивками на погонах делила лист белой бумаги на клетки, готовясь перерисовать с газеты, которая лежала перед ней, портрет Героя Советского Союза.

Сидя на краю кровати, девушка в большой, свисавшей с плеч гимнастерке штопала носок, напялив его на солдатскую алюминиевую кружку. Нитки ложились одна возле другой туго, как струны. Русые кудряшки спадали ей на глаза, и она, откидывая их, встряхивала головой. Перед той, что пригласила Андрея сесть, лежала раскрытая книга. Появление офицеров перебило ее чтение, и она то бросала взгляд на начальство, то опять тянулась глазами к страницам книги.

И только одна девушка у тумбочки, над которой низко свисал фонарь, чистила разобранную винтовку.

«Ну и солдаты!» — горько подумал Андрей, наблюдая, как искусно штопает носок его соседка. Чтобы как-нибудь начать разговор, он протянул руку к книге:

— Что читаете?

— Да так, одна повесть, — сдержанно ответила девушка.

Андрей бросил взгляд на твердую обложку. На ней виднелся полустертый цветной рисунок: размахивая саблями, французы в красных мундирах и высоких медвежьих шапках наполеоновской гвардии окружили стройного русского гусара. Он сидит верхом на лошади и лихо рубится с врагами. Выведенное полукругом название книги стерлось. Титульную и первые страницы «зачитали». Андрей знал, что на семнадцатой или тридцать третьей странице внизу можно найти название произведения. Перелистал страницы с потертыми серыми уголками и прочел: «Смелая жизнь».

— Интересная?

— Очень! — откликнулось несколько голосов.

— О чем?

— О войне. О Надежде Дуровой.

Надежда Дурова! Где-то он слышал эту фамилию. Но где? Многозначительно протянул:

— А-а…

— Читали?

— Старое издание. Наверное, и в библиотеке не найдешь. Нравится?

— Тут о девушке одной, которая пошла с французами воевать. Это когда Наполеон на Россию напал.

— Переоделась мужчиной, — добавила художница, оторвавшись от черчения. — Потому что женщин тогда в армию не брали.

— И никто не знал, что корнет Александров — это Надежда Дурова… Интересная жизнь у нее была! — проговорила после паузы собеседница Андрея, взяв из его рук книгу.

— А что хорошего? — вмешалась Мария Горицвет, которая, закончив работу в парикмахерской, пришла в казарму. — Счастья так и не видела, только и всего что слава.

— Как же вы понимаете счастье? — с удивлением спросил Земляченко.

— Обыкновенно. Сколько бывает, что человек всего себя отдает работе, а сам остается без личного счастья. Да что далеко ходить!..

Андрей поймал себя на том, что насмешливо посматривает на Грищука: «Вот тебе и терпеливое мужество!»

— Замуж потянуло! — не растерялся Грищук. — Тогда, Мария, надо было не в армию проситься, а дома сидеть.

— Там ей было не очень весело, — не поднимая головы, кольнула Марию художница. — Старые да малые остались.

— Ну кто пришел сюда за личным счастьем, тот дверью ошибся, — подсмеивался Грищук. — Впрочем, кто ищет, тот найдет. Только действуйте побыстрей, а то закончится война, и хлопцы по домам разбегутся…