Леопольд выслушал эти излияния спокойно и с участием, уверил ее в своей неизменной дружбе и заботливости о ней, но в то же время не скрыл, что она приехала для него крайне не ко времени, рассказал ей также, как сильно пострадала из-за нее его репутация в эти два года и в конце прибавил, что его любви и чести грозит величайшая опасность, если узнают о ее приезде и увидят ее такой молодой и красивой, какова она в действительности.

Сара была вне себя. Вся в слезах, стала она просить у него прощения, уверяя, что охотно соглашается оставаться навсегда старой и некрасивой и уехать далеко отсюда, где появление ее неспособно омрачить счастье ее друга.

Но последнее Леопольд не хотел позволить и требовал, чтобы она оставалась в его владениях. Он говорил, что всегда помнит о своих обязательствах в отношении нее и потому он полон благодарности к своей спасительнице, о приезде которой уже и мать его знает. Он просил ее только об одном, чтобы она отныне навсегда превратилась в старую Десдихаду и с наступлением ночи последовала за ним в одно место, где невозможно будет открыть, если только она там останется.

Сара была на все согласна. Она тотчас же изменила свою наружность, между тем как Леопольд и Николас занялись необходимыми приготовлениями. Вечером, еще до возвращения с поля работников и работниц, они отвели своих лошадей и Гарапона Сары в ближайший лесок, дав Гартману повод к очередной сплетне, — когда же раздался вечерний звон, отправились туда же в лес Леопольд, Сара и Николас. Здесь оставались они до наступления ночи.

Когда совсем стемнело и они почувствовали себя в безопасности, они вышли из лесу и, минуя Реплин и Блумберг, взяли немного в сторону и поехали по дороге, ведущей на юг между поместьями. Так достигли они болотистой «гнилой» Ины. Следуя по течению этой реки, они обогнули Кремцов с южной стороны и свернули, наконец, на большую дорогу, ведущую на север в Штатгарт. Немного в стороне от этой дороги, на расстоянии пятнадцати минут от Кремцова, лежала одинокая деревня, Шниттерсгоф, принадлежавшая к усадьбе, единственный житель которой, слепой старик, недавно умер. Владение это состояло из фруктового сада, посередине которого стоял небольшой сельский домик, снабженный конюшней и окруженный толстой стеной, в которой была вделана крепкая дверь.

Сюда прибыла на рассвете Сара со своими спутниками. Когда они вошли в сад и накрепко заперли за собой дверь, Леопольд провел Сару (между тем как Юмниц возился с лошадьми) по всему дому, показывая ей все — от сеней до кухни, и, наконец, поднялся с ней наверх и ввел ее в маленькую, но чрезвычайно милую комнату, находившуюся под чердаком. Ее освещало слуховое окно.

Леопольд подошел к окну и, указав Саре в одном направлении, сказал:

— Там Кремцов, дом моих отцов, где меня ожидает теперь счастье или величайшее горе. Итак, живя здесь, вы всегда будете рядом со мной. Через каждые три дня Николас или его отец будут приносить вам все необходимое. Что, вам здесь нравится?

Она схватила его за руку.

— Мне здесь, — сказал она, — так же хорошо, как моим праотцам в земле Гозен.

— Так пусть же будет это местечко вашим Гозеном.

— Да сопровождает вас благословение Сары и да охраняет оно, подобно доброму духу, ваш союз. Молю Бога, чтоб истекший день и приезд мой не причинил вам неприятностей.

— Я не боюсь больше, чтобы мое отсутствие мне повредило или приезд ваш был открыт. Но если меня и ждут новые испытания судьбы, успокойся, девушка, ты в том не виновата! Прощай!

Леопольд и Юмниц оставили Шниттерсгоф, и Сара заперла за ними дверь. Рыцарь почувствовал себя несколько спокойнее и с облегченным сердцем приближался к Кремцову, откуда раздавался утренний звон. Был девятый час, как раз время, когда все собирались в зале для завтрака. Леопольд горел нетерпением возобновить свое сватовство, так неожиданно прерванное.

Между тем положение дел в Кремцове страшно изменилось. Внезапное исчезновение рыцаря и его заметное смущение должны были, разумеется, произвести неприятное впечатление на Анну и ее мать и возбудить в них беспокойство.

Иоанна старалась всеми силами рассеять их опасения, убеждая, что Леопольда отозвало, без сомнения, важное дело и что он, по возвращении, объяснит все ко всеобщему удовольствию. Но она не имела никакого успеха, канцлерша продолжала держать себя с холодной сдержанностью. Приезд Гассо и Гертруды нисколько не изменил всеобщую натянутость. Иоанной фон Ведель овладело заметное беспокойство, когда она узнала, что Гассо послал за Леопольдом слугу. Она предчувствовала неотвратимую беду. Таким образом прошел день.

Вечером другой слуга вызвал Гассо под вымышленным предлогом в конюшню. Тут ждал его возвратившийся Гартман и передал ему свои открытия с величайшим усердием, достойным похвалы.

Уважение к своему имени, к старушке матери и к чувствам Анны и госпожи фон Эйкштедт побудило Гассо сдерживать себя. Он приказал Гартману молчать и позаботиться о том, чтобы на рассвете лошади были готовы к отъезду. Потом возвратился в зал, как ни в чем не бывало и, только оставшись наедине с Гертрудой, он дал полную волю своему негодованию, рассказав ей о случившемся.

Гертруда была вне себя. Поступок Леопольда представлялся обоим супругам изысканным злодейством его столь же безнравственного, как и коварного сердца. Нечего было делать, надо было исполнять трудную обязанность: Гертруда отправилась к Анне и ее матери и рассказала несчастной девушке, что она обманута. Что почувствовали четверо собравшихся? Сказанные слова и пролитые слезы — ночь все покрыла своим темным покровом. В эти часы глубокой горести несчастных поддержали только негодование и чувство оскорбления, что и побудило их к решению, которое вполне оправдывалось их положением. На другой день в пятом часу Гассо, Гертруда, Анна и канцлерша уехали из Кремцова, оставив только два письма: одно Иоанне, другое — Леопольду.

Грустные предчувствия Иоанны оправдались, когда она, проснувшись утром, узнала, что ее гости уехали, не простившись даже с нею. В своем письме канцлерша объявляла ей сухо и гордо следующее: «При таком отношении господина рыцаря, вашего сына, предпочла я, без дальних околичностей, оставить ваш дом с зятем и дочерьми и отказаться от всякого знакомства с вами на будущее. Крайне сожалею, что вследствие заблуждения, согласилась недавно на возобновление этого знакомства. Эмма фон Эйкштедт».

Когда Леопольд с Николасом приближался к замку, около башни встретил его смотритель и сказал:

— Господа уехали рано утром, не простившись с барыней. Вот вам письмо от господина Гассо.

Леопольд побледнел как полотно. С опущенной головой и неподвижным взглядом вошел он в зал, к матери.

Взглянув на него, Иоанна сказала:

— Так ты уже все знаешь?

— О! Да! Я хочу только прочесть, что Гассо мне сообщает.

Он развернул бумагу.

«Леопольд! О своей свояченице Анне не скажу тебе ни слова. Ты недостоин, чтобы произносить ее непорочное имя! С тобой же я должен объясниться насчет чести имени, носимого, к несчастью, нами обоими и которое ты запятнал, с большим хладнокровием и низостью, чем некогда Буссо. Ожидаю тебя сегодня или завтра вечером, от шести до девяти часов у веттерского дуба. Если же ты не придешь, то это будет доказательством, что ты не только бесчестный человек, но еще и трус. Гассо».

Леопольд только засмеялся, потом вскочил с места, в порыве негодования.

— Клянусь спасением моей грешной души, это превосходит всякий разум и всякую справедливость! Вот, матушка, возьми, прочти эту милую записку! После того как они, не выслушав меня даже, убежали, как дураки на основании одного пустого подозрения и низкой клеветы, господин брат дерзает еще требовать от меня отчета, как от мальчишки!

— Он отправил вслед за тобой Гартмана. Сам он рассказал мне это, когда приехал.

— Надсмотрщика и шпиона послал мне вслед! Нечего сказать, это весьма прилично сыну моего отца разбить счастье младшего брата, очернить его честь, погрузить в горе тебя, и все — на основании свидетельства низкого раба! Мне бы стыдно было употребить для своего оправдания те же средства, которые он пустил в ход, чтобы обвинить меня. И потому я не сошлюсь на свидетельство Николаса Юмница. Но пусть он приведет к тебе испанку и она тебе все расскажет, как будто бы сам высший судия требовал у нее отчета.