Леопольд понял справедливость последних замечаний и твердо решил биться за императора с храбростью, достойной Веделя! Целый час стояли они на поле в тихую летнюю ночь. Уже слегка окрашивался восток, и мерцающий свет позволил лучше рассмотреть местность. Рыцари исчезли из виду, а направо и налево от полка отделилось восемь отрядов и, образовав круг, шли поспешно вперед. Позади на горизонте виднелась длинная темная полоса, это двигались орудия и военный обоз. Между тем как передняя часть полка продолжала стоять, отделившиеся отряды зашли за холм и совершенно скрылись из виду.

К Харстенсу подъехал главный лейтенант фон Зиппен.

— Видите вы крышу, которая выдается подобно облаку или холму на горизонте, прапорщик?

— Да.

— Это цитадель Дотиса! Идите к ней немедленно, а я с начальником поведу вперед остальные отряды. Только не выпускайте из глаз этой точки, она составляет нашу цель.

— Ни за что! Черт возьми, она скоро будет в наших руках! Смирно! Тихо, не топать!

Зиппен уехал от них. Первые четыре отряда в количестве тысячи шестисот человек пошли впереди под знаменем Вальдердорма, кроме того, на правом и на левом фланге у них находилось также по четыре отряда.

— Распоряжение о битве! — прошептал Харстенс. — Приготовьтесь, солдаты!

Леопольдом овладело чувство, которое овладевает не только новичком, но даже опытным, бывалым в сражениях солдатом. Это чувство боязни смерти, ярости против врага, желания с честью пасть или победить. Жгучее ожидание увеличивает этот жар, который по справедливости называется «военной лихорадкой». Солдаты взошли на холм, и упомянутый пункт вырос из земли, перед их глазами открылась неприятельская крепость, у которой извивалась блестящей полосой река. Кругом царствовало ночное спокойствие, то спокойствие, среди которого так глубоко спят люди, а смерть с таким наслаждением собирает свой урожай. Только едва слышный ход колонн нарушал тишину перед рассветом. Первые проблески света разгоняли легкий утренний туман. По ту сторону города разом в четырех местах показались большие красные факелы.

— Видите, уже поджигают! — сказал Харстенс. — На восток от города лежат деревни. Там действуют Оедо и Катя со своей шайкой! Скоро еще лучше увидите от них!

Вдруг подскакал Вальдердорм и остановился около Харстенса.

— Перед вами мост, прапорщик, он будет занят рыцарями. Главное знамя впереди, другие следуют за ним. Фланговые отряды сделают обход и снова соединятся вместе в колонны, по четыре человека в ряд. Снова увидимся под крепостью, дети! Копья на плечи! Знамя вперед! Марш!

Быстро, но тихо побежали солдаты через равнину. Фланговые отряды отделились, а главная масса войска следовала за знаменем. Почти не дыша добежал Леопольд с Харстенсом до моста, на середине которого стояла неподвижная мраморная статуя — Десдихада. Небо уже начало разгораться красным заревом, а по ту сторону моста пылали деревни. Оттуда доносились крики, рев скота и вопли людей.

— Стой! Постройтесь в ряды! Быстрым шагом вперед! — звучали приказания Харстенса, повторенные лейтенантом каждого отряда.

Быстро вбежали они на мост.

Эта женщина на лошади, живая фигура смерти, была теперь противна Леопольду. Десдихада, кажется, не чувствовала, что происходило в его сердце. Указывая копьем на пылающую деревню, она заметила холодно:

— Мы возьмем ее — и тогда крепость перед нами!

— Стой! Приготовиться! — командовал Харстенс. — Вперед на мост взойдут первые отряды, копейщики во второй и третий ряд, а стрелки в четвертый! Плечо к плечу, вперед!

Молча достигли они другого берега. Рыцари, охранявшие мост, быстрой рысью разъехались вдоль по берегу.

Еще прежде перехода Десдихада подъехала к Леопольду. Харстенс увидал, что фронт уже готов.

— Опустите копья! Вперед! Да здравствует император!

— Ура! — раздалось из тысячи глоток, а сзади забили барабаны. Ужасная ярость овладела Леопольдом.

Большой отряд турок в пестрых, развевающихся одеждах, подобно молнии, вылетел из пылающей деревни.

— Аллах, Аллах!

Леопольду некогда было уже рассматривать, кругом него дрались. Летали пули, стрелы, копья. Повсюду раздавались стоны, вопли, дикий вой!

— На них, во имя Божье! — гремел Харстенс.

— Вальдердорм, Вальдердорм!

Услыхав призыв к сражению, полк с поднятыми знаменами бросился вперед. Увлеченный толпой, Леопольд очутился среди пылающих домов, перепрыгивал через убитых, разил всех попадавших ему и, наконец, очутился в открытом поле. Перед ним стоял Дотис освещенный утренними лучами.

— Стой! — закричал Харстенс, обливаясь потом, и поставил знамя на землю. — Деревня наша, соратники! Копейщики будут прикрывать нас сзади, а стрелки займут деревню! Ну, брат Ведель, ты уже начал! Посмотри, как улепетывают языческие собаки в свою нору. Скоро мы перебросим мост и на крепость!

Леопольду показалось, что он вышел из пылающей печи. Сон это или действительность, что он еще жив и стоит у знамени. Теперь его пульс успокоился, и юноша удивлялся, как ему легко и хорошо. Он как будто проснулся от глубокого сна и осматривался кругом. Фенера, другого помощника Харстенса, не было, Хада же стояла равнодушно возле него, как будто такие переделки случаются каждый день. Перед ним открывалось ужасное зрелище! Сарацины пешие и на лошадях теснились на мосту, ведущему через ров в Дотис. Позади них, на равнине, царствовала смерть, и только изредка слышались стоны умирающих.

Когда сарацины переехали в город, мост был разрушен, и медленно по реке плыли балки и своды.

— Как ужасно! — вырвалось невольно у Леопольда.

— Да, господин, но война не самое страшное! — сказала Хада. — В жизни вы увидите еще больше зла и преступлений.

— Вы, конечно, привыкли к этому! — возразил он.

— Да, с шестнадцати лет я вижу эти безобразные картины. Здесь, по крайней мере, открытое сражение и всякий стоит за свое дело. Но если вы увидите бесчеловечные поступки, которые приходилось видеть мне, то вам война покажется шуткой. Что же особенного тут, если умирают люди, ведь должны же они умереть, особенно, когда жизнь полна мучений. Люди подобны траве. А где много травы, там есть и сено. Мы скосим его или нас скосят. Однако я теперь возьмусь за свое дело. Не проклинайте меня за это, помните, что я давно уже проклята!

— Покараульте знамя, Ведель, — сказал Харстенс. — Я посмотрю, где лежит Фенненштейн.

Прапорщик ушел, а Леопольд взял знамя.

Десдихада слезла с лошади, воткнула копье в землю и отправилась на равнину к раненым и мертвым. Гарапон бежал за ней. Первых она тихонько кликала, так как многие поднимали руки. Мертвых же она поворачивала головой к восходящему солнцу, брала у них различные вещи, которые затем исчезали в складках ее платья, похожих на мешок. Была отвратительная минута, но между тем в занятиях старухи не было ничего дурного. С каким-то почтением и торжественностью занималась она варварским ремеслом никакой жестокости или жадности не было видно на ее лице.

Голос Харстенса вывел Леопольда из таких размышлений.

— Эй, старик, — засмеялся он — однако мы далеко ушли. Черт возьми, будь нападение с той стороны деревни, нас разбили бы вдребезги. Сельджукские воины были самые лучшие воины высланные против нас старым свирепым мужиком. Вот идет наш начальник. Смирно! Копья на плечо! — Харстенс поднял знамя. — Да здравствует Вальдердорм!

Среди торжествующих криков подъехал он к полку.

— Клянусь святым Стефаном, вы славно дрались, дети. Важный пункт — деревня сзади, хотя это стоило, наверное, очень дорого. Что поделывают наши новобранцы?

— Они дрались, как старые солдаты, и Леопольд своим мечом отлично расчищал дорогу для знамени.

— А где юнкер фон Фенненштейн?

— Убит, проклятый сарацин пронзил ему копьем правый глаз. За это Ведель далеко отбросил от знамени турецкую собаку. Всего мертвых и раненых сто тридцать человек.

— Отлично, юнкер фон Ведель, вы держите себя, как настоящий мужчина. Обещаю вам, Харстенс когда мы также счастливо возьмем эту крепость, как сегодня деревню, то император вас сделает рыцарем и щедро наградит из сокровищ Бассы! Скоро придут окопщики и артиллеристы строить батареи, язычники тогда запоют другую песню. Отведите назад в деревню ваших храбрецов, чтобы было место для пушек. Еще раз благодарю вас, дети!