Бангус считал своим долгом позаботиться о вдове и детях Курта.

— Я вас не могу пустить к этим негодяям, не предупредив об их хитростях. Если я не мог спасти моего господина, то я хочу и могу предотвратить опасность, грозящую его вдове и сыну!

Слезы показались на глазах Бангуса, и печаль выразилось на всем его лице. Иоанна протянула ему руку.

— Благодарю вас, господин Бангус. Да, я виновата сама, потому что пренебрегла вами, старым другом моего мужа, поэтому всякий мог унижать вас и не слушаться ваших приказаний. Кроме того, Захарий, я и брат мой вовсе не знали, но я догадывалась, почему Маргарита вмешивается в мои дела. Смерть моего мужа была посланием Божьим, и я в глубокой скорби несправедливо думала, что вы могли все же как-то предотвратить это несчастье. Вы будете моим другом, как вы были верным спутником моего мужа. Если вы сегодня поможете мне кончить дело, завещанное покойным, то никто, кроме родных, не будет ближе ко мне, чем вы!

— Разве вы хотите вконец разорить старое воронье гнездо?

— До последнего волоска! Как много здесь молодых монахов?

— По крайней мере, десяток. Это сильные молодые люди, которые добровольно не согласятся уйти из этого теплого гнезда!

— Есть ли сейчас мужчины в деревне?

— Они отдыхают теперь. Третьего дня и вчера была большая рыбная ловля в пользу монастыря, а сегодня святая пятница!

— Соберите всех рыбаков и лодочников и велите им взять оружие, какое у них найдется под рукой. Окружите монастырь и скажите им от моего имени, что если они верны своей лютеранской вере и исполнят мое приказание, то на вечные времена каждую пятницу вся деревня может свободно ловить рыбу для себя и торговать ею в свою пользу. Это будет в честь того, что папская ересь будет сегодня совершенно уничтожена в Померании!

Как старый петух, бросился Захарий к рыбакам. Действительно, монахи делали, что хотели, потому что опекуны и Иоанна не обращали внимания на Колбетц, а Захария Бангуса бенедиктинцы вовсе не слушались. При таких-то обстоятельствах вдова Веделя хотела посетить монастырь, и если бы ее не предупредил Захарий, то Иоанна могла бы иметь много неприятностей.

— Милостивая госпожа, — начал Захарий — вы сердитесь на меня из-за смерти вашего супруга. Если бы я мог своей головой спасти его жизнь, то, клянусь Богом, он и теперь был бы жив! Но пока я жив и служу вам, я буду стараться уберечь вас от несчастья! Не ходите к идолу, отправляйтесь домой! Волей самого покойника никто не должен его видеть, если же вы сами нарушите этот запрет, тогда попы опять возобновят старые языческие праздники. Кроме того, они призвали тайно еще новых братьев с юга и привлекают женщин тайными обрядами, исповедью, священными образами, восковыми сердечками и тому подобной папской дрянью, так что…

— В самом деле, господин фогт? — прервала поспешно Иоанна. — Это неприятная история! Разве я вас поставила здесь затем, чтобы вы позволяли монахам призывать других негодяев с юга и отклонять моих людей от лютеранства?

— Что же я мог сделать, особенно когда вы были так немилостивы ко мне. Новые монахи пришли тайно, совершали свои мессы, исповеди и другие службы ночью. Женщины же, приходящие к ним, делают это так тайно, что их собственные мужья ничего не замечают. Кроме того, монахи имеют поддержку в Штеттине!

— В Штеттине?! Против меня?

— У герцога. Когда я все узнал, то призвал к себе на объяснение приора. Он посмеялся над моими словами и показал мне охранное письмо герцога Барнима. Обер-гофмейстерша прислала его монахам, так как она довольно могущественна при дворе, и они послали ей в благодарность за этот драгоценный подарок. Если герцог и обер-гофмейстерша обещают монахам покровительство, то я вовсе не могу думать, что вы и ваш брат не знаете об этом. Теперь же вы являетесь сами и хотите им указать, как они должны себя держать. — Иоанна снова сделалась повелительницей и даже забыла о причине, приведшей ее сюда. Скоро около форта собралась большая толпа рыбаков и лодочников, среди них сверкали копья, топоры, косы и старые мечи. Когда Иоанна с Леопольдом и слугами вышла к толпе, то раздались восторженные крики. Это были настоящие исполины, совершенно готовые слушаться и подчиняться любым приказаниям госпожи.

Иоанна поклонилась.

— Тут не надо никакого насилия! Не надо осквернения святых мест, где христиане так долго служили своему Богу! Я хочу только воспользоваться моим правом госпожи для непрошенных гостей, которые уже слишком долго ели ведельский хлеб! Не поднимать руку без моего приказа! Идемте!

Она шла с Леопольдом впереди, у него сбоку висел меч, а в правой руке был пистолет. Они остановились у церкви. Захарий постучал и крикнул:

— Отоприте?

Со скрипом растворились старые ворота.

— Вы разве не ждали нас? Вы, кажется, знаете, что приехала госпожа?

— Мы заняты другим делом, — отвечал приор. — Вы являетесь к нам без приглашения и так грубо, что мы, как слуги Бога, вовсе не желаем гнуть перед вами спину. Для чего эти люди с оружием?

— Мы хотим посмотреть золотую женщину, цела ли она? Идемте все!

Она вошла в церковь. Вся толпа шла за ней.

— Вон там стоит ведельский идол! — с презрением указал аббат на отдаленный угол за мрачными колоннами.

— После того, как вы сами нарушите запрет вашего мужа, идол должен открыться для всех!

— Да это и будет, господин монах. Каждое воскресение здесь будет читаться проповедь.

— Как? Что вы говорите?! — воскликнул испуганный приор.

— Я уже сказала все! Но не по-римски, а по-лютерански здесь будут учить и петь. Вы против приказания мужа призвали новых монахов, совращаете моих людей папской ересью! Довольно я уже терпела!

— Ваше обвинение в том, что мы колбетских жителей обращаем в католическую веру, безосновательно. Что же касается собратьев, пришедших сюда, то у меня есть дозволение вашего ленного господина, которому все должны повиноваться! — Он подал ей пергамент.

Она взяла его и передала Захарию.

— Спрячьте это. Это письмо не для вас! Герцог Барним не может в моих владениях ничего приказывать! Он может только просить, даже требовать, — позволение же и запрещение в стране Веделей составляет мое право. Вон отсюда! Бегите в Штеттин и передайте мои слова его светлости. Ни один из вас не останется в Померании!

Как гром, поразили эти слова монахов.

— Мы будем жаловаться герцогу, — воскликнул яростно приор, — и посмотрим, чья власть выше!

— Отправляйтесь и кланяйтесь от меня госпоже фон Борк! Люди, выведите их в северные ворота деревни. Дайте каждому по куску хлеба и кружке пива. Кстати, для вас будет очень полезно путешествие в Штеттин после долгого бездействия!

Среди монахов раздались проклятия и поднялись дрожащие кулаки.

— Убирайтесь! — крикнула Иоанна. — Кто будет сопротивляться, тот ответит за это своей жизнью!

С криками радости схватили рыбаки монахов, и через несколько минут церковь освободилась от прежних обитателей. С опущенными головами шли монахи по деревне среди копий и мечей. Несколько рыбаков еще оставались в церкви.

— Идите отсюда, — обратилась к ним Иоанна, — и оставьте меня одну с сыном. Я хочу показать сыну старый памятник его рода, чтобы он никогда не позабыл великого духа своих предков! В первое же воскресение церковь будет открыта для каждого, и истинная религия будет проповедоваться здесь!

С одобрительными словами люди оставили церковь.

Иоанна с Леопольдом остались одни. Несмотря на яркое сияние полуденного солнца, старое здание имело удивительно мрачный вид. Узкие лучи солнца, падающие с высоких окон, представляли контраст с тенью, постоянно покрывавшей колонны и ниши.

— Идем, сын!

Иоанна зашла за колонны. Здесь в стене сверкал идол, облитый солнечным блеском! Он являл страшный и поразительный вид. Вделанный сзади в стену, идол стоял на большом гранитном камне. Это было изображение голой женщины, не очень искусно сделанной и покрытой золотом. Лицо ее было окружено широкими золотыми лучами, а на ее груди зияли три глубокие дыры, представляющие вершины треугольника. В суеверном созерцании стоял Леопольд около матери. Освещение, окружающие предметы, сам идол — все это вместе воспламеняло воображение юноши.