«Пролетело великое множество птиц от севера к юго-западу: судя по всему, можно было полагать, что они летят, чтобы ночевать на суше, или же, быть может, бегут от зимы, которая в тех землях, откуда они вылетели, должна была уже наступить (Адмирал знал, что большинство островов, которыми владеют португальцы, были открыты благодаря птицам). Поэтому Адмирал решил оставить путь к западу и направился на запад-юго-запад с тем, чтобы в течение двух дней идти этим путем. Это случилось за час до захода солнца» (24, 88).

Всего лишь на четверть румба — на 11¼ градуса отклонился Адмирал от прежнего курса. Слава птицам: они подсказали ему наивернейший путь к наиближайшей земле. Трудно сказать, чем закончилось бы Колумбово плавание, если он и дальше шел бы строго на запад. Первая земля по этому курсу — мыс Канаверал на восточном берегу Флориды, где ныне расположен главный американский космодром. Но вдоль флоридского берега проходит могучий Гольфстрим, и эта великая океанская река могла бы отбросить корабли Адмирала от американской суши и отнести их затем на северо-восток в открытое море.

Стаи птиц летели на юго-запад и в последующие дни, а поэтому Адмирал по-прежнему шел новым курсом — запад-юго-запад. Корабли незаметно отклонялись к югу, но пернатые вестники земли обманывали ожидания главы экспедиции. Прошли четыре дня — 7, 8, 9, 10 октября, но никаких признаков близкой суши не было. Из постылого моря, тихого, теплого, синего, на рассвете выкатывалось осеннее солнце, и в это же море оно погружалось на закате, в той стороне, где люди уже не чаяли найти землю.

Именно в эти дни глухое беспокойство переросло в открытое возмущение. Дневник донес до нас лишь очень слабый отголосок бурных событий второй недели октября. Это сообщение от 10 октября, вероятно весьма далекое от записи в дневнике Колумба: «Плыли к запад-юго-западу, шли по 10, а порой по 12 и по 7 миль в час, и за день и ночь прошли 59 лиг. Насчитали людям не более 44 лиг. Люди теперь уже не могли больше терпеть, жалуясь на долгое плавание. Но Адмирал ободрял их, как нельзя лучше вселив в них добрые надежды на большие выгоды в будущем. Он добавил, что тщетно было бы жаловаться, так как уже прибыли в Индию, и следует продолжить путь до тех пор, пока Индии не будут, с помощью господа нашего, найдены» (24, 89).

Гораздо подробнее тягостные события последних дней плавания Лас Касас описал в «Истории Индий». Он утверждал, что моряки возмущались «самоубийственными» планами Колумба и готовы были сбросить упорного чужестранца в море. Лас Касас прямо обвинял Пинсонов в подстрекательстве к мятежу, подчеркивая, что они верховодили большой группой своих земляков.

Версия о злодейском замысле смутьянов, которые решили, улучив удобный момент, столкнуть Адмирала в море, восходит к Пьетро Мартиру де Ангьере, а Мартир не раз беседовал с Колумбом и подобные сведения мог получить непосредственно от него. Но Мартир ни звука не говорит об участии в заговоре Пинсонов, и прямо не обвиняет их в подобном грехе и Фернандо Колон, который во всем остальном предварил сообщение Лас Касаса.

Обвинения Пинсонов в предательстве и мятежных умыслах выдвинуты были во второй четверти XVI века, когда страсти в Кастилии разгорелись в связи с тяжбой между короной и наследниками Колумба. Адмирал имел основания жаловаться на Мартина Алонсо Пинсона, черная кошка не раз пробегала между командиром флотилии и капитаном «Пинты», но никогда Колумб не обвинял Мартина Алонсо в подстрекательстве к мятежу. А с Висенте Янсоном Пинсоном Адмирал перенес все тяготы обратного пути в Кастилию, и младший брат Мартина Алонсо в трудные минуты неизменно оказывает ему поддержку.

Материалы тяжбы далеко не всегда заслуживают доверия, порой пользоваться ими бывает опасно, но кое-какие показания свидетелей все же небезынтересны.

В 1536 году восьмидесятилетний Эрнан Перес Матеос, кузен братьев Пинсонов, сообщил следующее: «Когда в связи с волнениями на «Санта-Марии» Адмирал спросил Мартина Алонсо, как ему поступить, капитан «Пинты» ответил: «Сеньор, вздерните пяток этих людишек или бросьте их в море, а ежели вы на это не решитесь, мы подрулим к вам и разделаемся с ними сами. Нельзя допустить, чтобы флотилия, посланная высокими Государями, возвратилась не солоно хлебавши домой». Колумб этот совет отклонил: «Мы, — сказал он, — с этими рыцарями пойдем дальше, а коли в ближайшие дни не найдем землю, дадим иной приказ» (93, I, 287–288; 56, VII, 421–422).

Эти показания даны сторонником Пинсонов, но они отнюдь не бросают тень на Адмирала.

Довольно правдоподобно звучит свидетельство некоего Франсиско Моралеса. Моралес слышал от участника первого плавания Хуана Ниньо, что еще на полпути Колумбу предъявили требование возвратиться на родину все три маэстре, причем, когда тот отверг их требование, они и бывшие с ними в сговоре моряки взялись за оружие, но Адмирал заставил их смириться, напомнив, что мятежные действия рано или поздно сурово покарают король и королева. В конце концов они согласились выждать еще три-четыре дня, а затем уж взять курс на Кастилию» (56, VII, 421–422).

Маэстре-подстрекатели — это Хуан де ла Коса, Хуан Ниньо, от которого все это слышал свидетель, и Франсиско Мартин Пинсон. С Колумбом у Косы впоследствии были серьезные столкновения, и он, несомненно, был в числе возмутителей спокойствия. Хуан Ниньо был владельцем «Ниньи», и ему, естественно, хотелось уберечь свою собственность и как можно скорее в целости и сохранности вернуть «Нинью» в родную гавань.

Во всяком случае, несомненно одно — и первые биографы Колумба, и очень многие его спутники, люди, которые, кстати говоря, гораздо лучше относились к своим землякам Пинсонам, чем к Адмиралу, неизменно подчеркивают: в эти роковые дни глава экспедиции вел себя с великой выдержкой и несгибаемым мужеством.

На «Санта-Марии» вот-вот должен был вспыхнуть мятеж, люди открыто поносили Адмирала, они грозили сбросить его в море, но он спокойно беседовал с бунтовщиками и доказывал им, что все их опасения и тревоги неосновательны.

Взрыв был бы неминуем, если бы Адмирал повел себя высокомерно и запальчиво и, вместо того чтобы убеждать мятежно настроенных моряков, стал бы им угрожать крутой расправой, на что, кстати говоря, имел неотъемлемое право.

Любопытно другое. Адмирал никогда не прощал обид, причиненных ему врагами и недоброжелателями, но он не затаил недобрых чувств к виновникам волнений на кораблях, и многие из них принимали участие в последующих экспедициях великого мореплавателя и пользовались его неограниченным доверием.

Установить, что на самом деле произошло во флотилии Колумба в исходе первой декады октября 1492 года, невозможно было уже двадцать лет спустя. Тем более немыслимо разобраться в этих событиях по прошествии без малого пяти столетий.

Можно лишь предположить, что до бунта дело не дошло отчасти благодаря отваге и такту Адмирала, отчасти и по иной причине: 11 октября, а именно в этот день трехдневная отсрочка пришла к концу, признаки суши стали настолько явными, что ропот на кораблях смолк, и о возвращении в Кастилию позабыли думать даже самые отъявленные бунтовщики.

За черной средой настал светлый четверг. В этот день, 11 октября, «люди с каравеллы «Пинты» заметили тростинку и сук и выловили обтесанную, возможно железом, палочку и обломок тростинки, и прочие травы, что родятся на земле, и одну дощечку. Люди на каравелле «Нинья» видели другие приметы суши и веточку, усеянную ягодами шиповника, и обрадовались, видя эти приметы» (24, 89).

Между тем попутный пассат достиг силы шторма и развел на море высокую волну. Корабли безудержно неслись по курсу запад-юго-запад, и кормчий «Санта-Марии» Пералонсо Ниньо высказал серьезные опасения: при столь быстром ходе флотилия могла в ночную пору нарваться на прибрежные рифы. Флагман шел в арьергарде, впереди держались обе каравеллы, «Пинта» и «Нинья».

В час заката, когда команда «Санта-Марии» собралась, чтобы хором пропеть «Salve Regina», Адмирал обратился к морякам с речью. С господней помощью, сказал он, нам всем удалось совершить переход через Море-Океан, и сегодня мы убедились, что желанная земля близка. Еще на Канарских островах капитанам дана была инструкция — коль скоро флотилия пройдет семьсот лиг, в ночные часы корабли должны продвигаться вперед с зарифленными парусами, и моряки, отбывающие вахту, обязаны проявлять особую бдительность. До сих пор мы так поступали не всегда, но нынче ночь сулит встречу с землей, а поэтому все должны приложить старания, чтобы приметить берег, и первому, кто его увидит, дана будет годовая пенсия в 10 тысяч мараведи и бархатный камзол.