Он находился в карете рядом с королем, когда тот был убит рукой Равальяка. Тотчас же он поспешил сделать все, чтобы регентство было поручено Марии Медичи, только что ставшей королевой Франции благодаря весьма опрометчивому согласию короля на ее коронацию. Д'Эпернон тщетно пытался оспорить у Кончини право на ведение дел и был окончательно отстранен от власти в 1616 г. с назначением Ришелье на пост первого министра. Ришелье лишил его губернаторства на всех землях, кроме Гюйени, с целью отправить его подальше от Парижа.
Обратимся теперь к той особе, которая, будучи в центре паутины, не извлекла тем не менее пользы из своих хитрых уловок. Ее звали Катрин-Генриетта де Бальзак д'Антрэг.
Она родилась в Орлеане в 1583 г. и умерла в Париже в 1633 г. Ее отцом был Франсуа д'Антрэг, губернатор Орлеана, а матерью – Мари Туше, ранее – фаворитка Карла IX, от которого у нее был сын Карл де Валуа, ставший в 1589 г. графом д'Овернь благодаря дару Екатерины Медичи, унаследовавшей графство Овернь в 1524 г. после своей матери Мадлен де Ла Тур д'Овернь.
После смерти Габриэль д'Эстре 10 апреля 1599 г. она стала любовницей Генриха IV, который буквально купил ее у семьи, заплатив вначале огромную сумму в 100 тыс. экю, а затем дав письменное обещание жениться на ней, которое она потребовала в качестве дополнительной платы. Вспомним мимоходом суждение Сюлли о Генриетте д'Антрэг: "Красива, стерва, но настоящая шлюха…" Вот текст этого брачного обещания, которое также числится среди причин, повлекших смерть Беарнца:
"Мы, Генрих IV, милостью Божьей король Франции и Наварры, обещаем и клянемся перед Богом, честно и словом короля мессиру Франсуа де Бальзаку, господину д'Антрэгу, кавалеру наших орденов, в том, что, беря в спутницы девицу Генриетту-Катрин де Бальзак, его дочь, в случае ее беременности через шесть месяцев, начиная с сегодняшнего дня, и разрешения ее от бремени сыном, мы немедленно возьмем ее в жены и сделаем своей законной супругой, официально заключив с ней брак перед лицом Святой Церкви и с соблюдением предусмотренных в таких случаях обрядов. С целью подтверждения настоящего обещания, мы обещаем и клянемся также в том, что утвердим и перепишем за нашей подписью данное обещание незамедлительно после получения от Его Святейшества Папы разрешения на расторжение нашего брака с госпожой Маргаритой Французской и на заключение нового брака, где нам будет угодно. Свидетельством этому является данное обещание, написанное и подписанное нами в лесу Мальзерб сегодня, первого октября 1599 года.
Генрих".
В тот же самый вечер в том же "лесу Мальзерб" Генриетта д'Антрэг принимала Генриха IV в своей постели, украшенной колоннами и балдахином, неистовствуя со всей силой своего темперамента, дабы обеспечить свое будущее царствование посредством беременности, которой жаждало все ее семейство.
Двор ожидал этой развязки с лукавой усмешкой. Двор начинал познавать сущность Беарнца. Так, Николя Рапен, главный судья Юрисдикции, мог написать после того, как король только увидел девицу д'Антрэг, шесть дней спустя после смерти Габриэли д'Эстре:
"Мадемуазель д'Антрэг уже выходит на первый план. Клин клином вышибается…"
И наконец, расскажем о последнем орудии этого заговора, о человеке, который в роковую пятницу 14 мая 1610 года невольно изменил своим поступком историю Европы и Франции вопреки политическим и любовным замыслам Генриха IV.
Это был Франсуа Равальяк.Он родился в Тувре, близ Ангулема, в 1578 г. и умер в Париже 27 мая 1610 г., через 13 дней после гибели своей жертвы. У него было тяжелое детство, он служил лакеем, клерком у прокурора, школьным учителем, затем стал послушником у монахов ордена фельянов, преобразованного из ордена Сито. Фельяны вскоре изгнали его по причине его психической неуравновешенности. Равальяк, начитавшись памфлетов, в которых повторялись идеи времен "Священной лиги", [121]оправдывающие монархоубийства, подобные убийству короля Генриха III доминиканцем Жаком Клеманом, принял решение отправиться пешком в Париж и убить Генриха IV. Дальнейшее нам известно.
Благоговейно прослушав мессу, он пешком последовал за королевской каретой, выехавшей из Лувра. Воспользовавшись затором на улице Ферронри, он нанес королю три удара ножом. Приговоренный к смерти 27 мая 1610 г., он выдержал пытки раскаленными щипцами, и расплавленным свинцом, и кипящим маслом, которое лили ему на раны после того, как предварительно обожгли ему правую руку серной кислотой. Под конец он был четвертован. Эта казнь длилась целый час.
Нужно признать, что, помимо серьезных противников, появившихся у Генриха IV на арене политической борьбы, у него возникло также и множество личных врагов. Его вульгарность, доходящая до грубости, его нечистоплотность и нередко неопрятный вид заставили покинуть Луврский дворец тех, кто еще сохранил дворянское достоинство. Так возник знаменитый отель Рамбуйе, наподобие парижского Лувра, в котором Жюли д'Анженн, герцогиня де Монтозье, отличавшаяся красотой и умом, создала великосветский салон, в котором искусство, поэзия, знания олицетворялись лучшими представителями тогдашнего общества: Ришелье, Конде, Ларошфуко, Малербом и др.
Однако в поведении Беарнца было нечто и похуже. И это не только отталкивало от него культурных людей, но и создавало ему смертных врагов.
Чтобы нас не обвинили в предвзятости, ограничимся цитатой из книги Раймона Риттера "Генрих IV собственной персоной" (издательство "Альбэн Мишель", 1944):
"Тем не менее уже известно, что такие тонкости абсолютно чужды Генриху IV, и лучше всего это можно заметить, выявив в его обращении и в его словах по отношению к собственным детям такую непристойность, которая, будучи ужасной сама по себе, предстает совершенно возмутительной в поведении отца. И в конце концов напрашивается вопрос, не является ли эта непристойность инстинктивным выходом сексуальной озабоченности стареющего фавна.
В сущности, это явление скорее физиологического, а возможно, и патологического характера, нежели чисто психологического. Особенно если вспомнить пристрастие сладострастного разбойника к молоденьким девушкам, а на последней стадии своей жизни и своей любовной карьеры – его явно извращенную манию больше всего ценить в своих амурных победах лишение их девственности.
Возникает серьезный вопрос, не утолял ли он бессознательно одно из самых тайных проявлений своей ненасытной чувственности, граничившей с развратом, внушая похотливые образы в ответ на первое плотское любопытство, свойственное детям, и развращая таким чудовищным образом детские души.
Ничего удивительного при таких обстоятельствах, когда малолетний принц (будущий Людовик XIII), наигравшись "в очень личные игры" в кровати со своим отцом, начинает произносить новые слова и говорить вещи постыдные и непристойные, сообщая, что "эта штуковина" у его папы гораздо длиннее, чем у него, что она "вот такая длинная", и показывая при этом половину своей вытянутой руки".
Если, как утверждают физиономисты, душа откладывает свой след на лице человека в течение всей его жизни, ничего удивительного нет в том, что лицо Беарнца превратилось к концу жизни в лицо фавна, сатира, в засаде выслеживающего юных нимф.
По донесениям тайного агента, во время разграбления города Сэн-Жан-Пье-де-Пор протестантскими войсками, которыми он формально командовал, 14-летний Генрих Бурбон, будущий король Наваррский, якобы допускал самое страшное кощунство в городской церкви, всаживая в распятие кинжал и расстреливая из аркебузы статую Девы Марии. Нужно ли в этом усматривать ненависть и почти сознательное отречение от того, что олицетворяли тогда эти два изображения: безмолвный запрет на проявление его инстинктов, главным образом сексуальных?
Кстати, неверно величать добром то, что шло у него в основном от равнодушия. Неверно утверждать, что это он тайно пропустил повозки, груженные хлебом, в осаждаемый им же Париж, где люди умирали от голода после того, как он сжег близлежащие деревни. Эти повозки в действительности пропустил в город один из его военачальников, г-н де Живри, любовник красавицы Мари де Гиз, и сделал он это из любви к ней. Узнав об этом, Генрих Наваррский выгнал Живри из армии.
