Имена Эдварда и Джорджа, произнесенные Эвой, подобно молнии осветили погруженную в сумрак память Марии, и она стала припоминать.

— Сестра! — воскликнула она, — помнишь ли ты, кажется, это было вчера вечером, явился Эдвард и рассказал про Джорджа что–то страшное, мы посчитали его мертвым, но он вошел внезапно. Он жив! Припоминаешь, Эва?

— Действительно, кажется, все так и было. Как будто я очнулась от глубокого сна. Продолжай, продолжай.

— Джордж спешил куда–то и предложил нам собраться. Мы пошли в нашу комнату, стали за него молиться, — припоминала Мария.

— И за Эдварда, — прибавила Эва.

— После этого все путается в моем сознании, действительность сменяется ужасным сном. Нас хватают, завязывают глаза, связывают руки и под гром выстрелов куда–то уносят. Больше ничего припомнить не могу. А что помнишь ты, сестра?

— Почти то же самое, — проговорила Эва. — Происшедшее омрачает мой ум: мне кажется неестественным все, что ты рассказала и что припомнилось мне. Что за тайна окружает нас? Кому было выгодно похитить нас? Как ты считаешь?

— Решительно не могу ничего понять… Конечно, похитители действовали по чьему–то приказу, может быть, даже высшей власти, но в чем заключается цель этого пленения и кто распорядился его осуществить?

— Я! — ответил за спинами девушек голос.

Потайная дверь, скрытая обоями, отворилась, и на пороге появилась женщина со скрещенными на груди руками и гордо поднятой головой.

— Принцесса! — разом воскликнули Мария и Эва.

— Да, это я. Разве вы забыли, что я сказала вам: «До свидания!». Вот оно и состоялось.

— Но где же мы? — спросила Мария.

— У меня.

— Ах! — едва могли вымолвить ее губы.

— Да, у меня, но не в Бенаресе, а в Аллагабаде, моем загороднем дворце. Теперь вы понимаете, что неразумно отвергать мое предложение и пренебрегать моим гостеприимством.

— А разве это гостеприимство, принцесса? — удивилась Мария, — вы затащили нас в гости, как связанных овец на стрижку.

— Пришлось прибегнуть к силе. Моя воля — закон. А уговоры оказались бесполезными. Что я хочу, то и должно сбыться. Препятствия не останавливают меня, лишь бы был результат. Доказательством этого служит тот факт, что вы здесь, в моем дворце, хотя прибыть сюда добровольно отказались. Добро пожаловать, дорогие гостьи! — добавила она, злорадно улыбаясь.

— Дорогие гостьи, — повторила Мария, — быть может, вы хотели сказать «пленницы», принцесса?

— Пусть так. Стоит ли спорить о словах? Я получила от вас отказ следовать за мной добровольно в качестве друзей, так не моя вина, если и гостеприимство мое принимает другой вид.

— Так значит, вы — наш враг?

— А разве вы сомневаетесь в этом? — удивилась Джелла, и в глазах ее сверкнул злой, холодный свет.

— Я не только сомневалась, — ответила Мария, — но еще и теперь сомневаюсь, потому что не могу найти причины для столь странного поступка с вашей стороны.

— Вы ищете причину?

— Несомненно.

— И уверены, что я раскрою ее вам?

— Несомненно.

Некоторое колебание мелькнуло в глазах Джеллы, но принцесса по–прежнему спокойно стояла в проеме двери, не выказывая ни милости, ни гнева.

— Что вы мне сделали? — вдруг воскликнула она и резко шагнула к Марии, — вы хотите узнать это? Так знайте: Джордж Малькольм, прежде чем познакомиться с вами, был моим любовником.

У Марии вырвался глухой крик, скорее похожий на стон, она отпрянула назад, к стене, и застыла безвольно раскинув в обе стороны руки. Смертельная бледность медленно разлилась по ее лицу, в глазах застыли боль, отчаяние, мольба.

— Я боготворила его, — продолжала Джелла, — вникните в это слово, но вы похитили его у меня. Ради вас он отверг меня… И вы еще спрашиваете, за что я ненавижу вас?

Яркое пламя вспыхнуло на щеках Марии.

— Должно быть, вы много перестрадали, принцесса, — вдруг проговорила она тихим голосом, — и мне очень жалко вас.

Джелла отступила.

— Вы, вы меня жалеете? — выкрикнула она и расхохоталась. Этот смех был притворным и резким. Его звуки не могли ограничиться только этой комнатой и, видимо, были слышны в других таких же роскошных залах и комнатах, как эта.

— Да, принцесса, мне жалко вас, и я говорю об этом с искренним сожалением.

— Мне не нужны ваши сожаления. Поберегите их для себя, они вам еще понадобятся.

— Но не настолько, насколько вам, принцесса, потому что, невзирая на ваш сан, богатство, красоту, любовь вашу отвергают, а моей ищут. Ну, накажите меня за невольное преступление. Я в вашем распоряжении, мстите мне, но сестра моя вам не сделала ничего, пощадите ее и освободите.

Эва припала к груди Марии и сквозь слезы заметила:

— Зачем ты просишь моего освобождения, сестра? Ты же знаешь, что я не расстанусь с тобой.

— И вы обе останетесь здесь, — заявила решительно Джелла, — я ненавижу вас не менее вашей сестры. Я еще не забыла о том, что ваш жених, Эдвард Малькольм, нанес мне вчера самое глубокое оскорбление и как женщине, и как принцессе, выгнав меня из своего дома.

— А разве он был неправ? — проговорила Эва. — Видимо, он интуитивно чувствовал вашу недоброжелательность…

— Я оскорблена Джорджем Малькольмом, а кто решился на это, тот осужден заранее! Теперь его уже не существует, он погиб, сраженный пулей раджи Дургаль–Саиба, которому вы небезразличны. Это ему я приказала: «Мария Бюртель, так любимая вами, должна быть свободна, а человек этот — ее жених!». И раджа прекрасно понял меня.

Марии было неизвестно, что Джелла не знает о благополучном спасении Джорджа из волн Ганга, и она подумала, что ее жених убит во время ночного нападения. Она вскрикнула и упала на колени.

— И Эдвардом Малькольмом я также оскорблена, — продолжала Джелла, — он должен погибнуть, если уже не погиб.

Застыв от горя и страха возле сестры, Эва плакала, беспомощно вытирая ладонями струившиеся по щекам слезы.

— Но это не более как начало! — закончила разговор Джелла, — через несколько часов, мисс, вы узнаете, как умею я мстить.

С этими словами принцесса резко захлопнула за собой дверь.

На расстоянии двух ружейных выстрелов от дворца, на берегу озера, окруженная столетними деревьями, возвышалась миниатюрная пагода, воздвигнутая в честь бога Шивы. Несмотря на ее незначительные размеры, она могла соперничать в богатстве и великолепии с самыми знаменитыми храмами Бенареса и Калькутты. Сюда–то и направилась Джелла, оставив пленниц.

Едва она, преодолев несколько черных мраморных ступенек, приблизилась к главному входу, как перед ее взором из отворявшейся двери появился факир Суниаси. Принцесса приветствовала его низким поклоном. В организации, выступившей с необъявленной войной против Ост–Индской компании, факир считался человеком, избранным богом, почти пророком.

— Что нового? — спросила принцесса.

— Я исполнил вашу волю и говорил с нашими богами, — ответил Суниаси, — я спрашивал Шиву, Кали и Бовани.

— Каким был их ответ?

— Они выразили нам свою благосклонность, они благословили царицу мстителей.

— Спрашивали ли вы о новых жертвах, которые я намереваюсь принести им?

— Они примут их.

— Хорошо. Боги на стороне последней ветви древа Тамерлидов. И все же я хочу знать, открыли ли они что–либо более сокровенное? Не отдернули ли занавес, скрывающий будущее?

— Если я правильно понял их таинственный мудрый язык, то вы услышите важную весть.

— Когда?

— Скоро, быть может, сегодня. Наберитесь терпения.

Этот разговор, начатый у входа в пагоду, продолжался под тенистым сводом вековых деревьев. Его прервал подошедший слуга.

— Что тебе? — спросила его Джелла.

— Во дворец прибыл раджа Дургаль–Саиб и желает видеть вас.

— Пригласи его сюда.

Слуга с покорностью поклонился и хотел было уже удалиться, но принцесса вдруг остановила его.

— Согор вернулся из Бенареса? — спросила она.