Что касается нашей организации, то как раз к ней у МЭКа претензий почти не нашлось. Разве что Велеса слегка пожурили за то, что он, не дождавшись возвращения Куберы в Индию, все же отправился домой, чем слегка нарушил равновесие божественного присутствия. Обо мне и вовсе не упомянули, что, с одной стороны, безусловно, радовало, а с другой – лишний раз показало, насколько великим нет дела до малых и тех событий, которые кажутся нам судьбоносными. Интересно, что с тем же равнодушием комитет отнесся и к преступлению Ивана. Его также вызывали для дачи показаний и даже разрешили Кощею получить сатисфакцию путем поединка, но никаких карательных мер на бывшего защитника наложено не было.
Между тем Дурак сам продолжал содержать себя под домашним арестом. Все три месяца, прошедшие с возвращения Белки, он провел в одном из складских помещений штаб-квартиры, лишь изредка выходя оттуда в ванную либо на кухню. Питался скудно. Спал на полу, используя в качестве подстилки тот самый спальник, в котором когда-то припрятал Кощеево яйцо. Кстати, именно этот мешок волк считал одной из важнейших улик в пользу Ивановой невиновности.
– Да он им и не пользовался никогда! – восклицал Серый. – Василиса ему его на день рожденья подарила. Сама шила, пухом жар-птицы набивала так, чтоб даже на снегу не замерзнуть, имя мужнино бисером набрала. А Ванька – дурак – ее поблагодарил и в следующий же поход со старым отправился!
– Что? Так не понравился мешок? – удивился Счастливчик.
– Наоборот! У них как раз с Васькой очередные терки шли, а тут такой подарок. Вот он от большого ума и решил, что раз жена ему своими руками да колдовством такое чудо сварганила, то спать он в нем не станет, а будет его беречь и пылинки сдувать.
– А Василисе он об этом сказал? – уточнил я.
– В том-то и дело, что нет. Ушел в патруль, а Васька заходит на склад и натыкается на свой шедевр. Разозлилась страшно! Это было как раз перед тем, как они в очередной раз разбежались. Короче, с тех пор никто к мешку этому и не притрагивался.
– Ай как нехорошо! – опечалился узбек. – Я же не знал. Взял первое, что под руку подвернулось.
– Ерунда! – утешил Хана волк. – Вы мне лучше другое скажите, стал бы он после такого именно в этот мешок Кощееву смерть засовывать?
По чести говоря, рассуждения Серого меня не убедили. Напротив, почему бы не спрятать хрупкий предмет в спальник, которым много лет по принципиальным соображениям никто не пользуется? Правда, сделать это мог не только Иван.
И все же самым непонятным для меня было, почему Велес не заберется к нашему главному подозреваемому в мозги, чтобы раз и навсегда точно сказать: виновен или не виновен!
– Ну ты смешной, парень! – воскликнул завхоз, когда я поделился с ним своими сомнениями. – Вспомни, шеф даже у тебя спрашивал: разрешишь ты в своей голове рыться или нет!
– Да! Но сначала-то он в нее заглянул.
– Тогда тебя проверить надо было. Свой ты или нет? Не околдованный ли?
– Ну так пусть и Ивана так же проверит!
– Нельзя! Он же не говорит, что невиновен. Наоборот! Возвел на себя напраслину, через то и мучается. Но раз вину принял, больше к нему лезть нельзя. Это будет неэтично. Покушение на свободу мысли.
– Куберу и вэчекистов такие мелочи не смущали.
– А ты хочешь стать таким же, как они?
Что-то в этом было. И все равно я никак не мог примириться с тем, что, имея такой элементарный способ убедиться в невиновности Ивана, мы без конца спорим и гадаем о реальных событиях. Сам я, кстати, так же, как и волк, склонялся к невиновности Дурака. Увы, многие другие считали, что он все-таки совершил то, в чем сознался, хотя и имел при этом добрые намерения, которыми не делился, так как считал, будто они его не оправдывают. Но были в Обществе и третьи – те, кто попросту вычеркнул имя Ивана из своей памяти, а также из памяти своих мобильников. К ним среди прочих относилась и Василиса. Казалось бы, она, как никто другой, должна была переживать за бывшего мужа. Однако царевна, напротив, делала вид, что такого человека в Обществе больше не существует. Как-то раз я попытался напрямую спросить у Прекрасной, верит ли она сама в то, что именно Иван Иванович украл Белку? И конечно же пожалел об этом. Если коротко и по сути, Василиса сказала лишь, будто Иван действительно полный дурак, а я зачем-то лезу не в свое дело, однако выражала эти простые мысли очень долго, громко и грубо. Впрочем, ничего нового в ее характере подобная реакция мне не открыла.
Кстати, если вдуматься, Прекрасная оставалась единственной, кто не извинился передо мной за те издевательства, которые я претерпел от членов Общества, пока был Обломом. Правда, при этом она тоже неожиданно взялась меня учить, вернее, использовать в качестве уборщика и грузчика. Другое дело, что поскольку я чистил и переставлял экспонаты приводимого ею в порядок музея, то и набираться знаний мне тоже понемножечку удавалось. Каждый день Премудрая сообщала подробности о тех или иных экспонатах, а потом устраивала небольшие импровизированные экзамены. Скажем, требовала якобы для дела открыть сундук, ключ от которого потерян. Я брал под козырек, мчался к кулеру с живой водой, а оттуда в оранжерею поливать папоротник. После того как растение наконец зацветало, под расписку срывал веточку и, воспользовавшись этой экологически чистой отмычкой, выполнял задание, чем доказывал, что не зря двое суток глотал пыль и дохлых жучков, переставляя из ящиков на стеллажи альбомы с гербариями по волшебной флоре.
Сегодня мне тоже наверняка предстояло нечто подобное. Сняв доспехи, защитившие меня от зубов Горыныча, я заявился с ними в музей и тут же нарвался на очередное задание с подвохом.
– Лев, быстро клади свои железяки на место и отправляйся к Серому! – приказала Василиса. – Давай, одна нога здесь – другая там!
Слова «одна нога здесь – другая там» явно свидетельствовали о том, что Прекрасная рекомендует мне воспользоваться сапогами-скороходами, поэтому я чуть было не кинулся их надевать. И лишь в последний момент все же вспомнил, что сначала следует сменить джинсы на специальные рейтузы из драконьей кожи. В последний раз, когда это не было сделано, я не только порвал штаны, но и ходить потом недели две мог исключительно враскорячку. Кабинки для переодевания в музее, естественно, не было. Значит, и с этим мне надо было как-то выкрутиться, что я и сделал, нацепив на голову шапку-невидимку, которая помогла мне спокойно переодеться и не нарушить при этом никаких норм приличия.
Теперь оставалось самое элементарное. Поиски Серого в бесконечных лабиринтах Дома. Их я собирался осуществить при помощи хорошо знакомого мне клубка-искателя. Надо было лишь выбрать среди экспонатов какой-нибудь предмет, принадлежавший волку.
– Ну? – скептически поинтересовалась Прекрасная. – К чему привяжешь нитку на этот раз?
– К зубу! – уверенно объявил я, показывая Василисе старый ржавый нож, в рукоять которого, как точно знал, был вставлен один из зубов Серого.
– Неправильно! – перечеркнув все предпринятые мной усилия, объявила царевна. – Посмотри, какой это зуб?
– Кажется клык, – неуверенно ответил я.
– Сам ты клык! – обозвала меня наставница. – Зуб – молочный! В пасти у Серого был меньше года, а в рукоятке этой железяки он уже четыреста лет. Так к кому в таком случае поведет тебя клубок?
– К хозяину ножа! – честно признал я свою ошибку.
– Верно! Хорошо хоть это сообразил!
– Василиса, я прошу прощения… А если нет хозяина?
– Хозяин всегда есть. Даже если нож потеряли или забыли в чьем-то брюхе, аура владельца на нем все равно останется.
– А если нож новый? Если человек его только купил, что окажется сильнее: аура владельца или след кузнеца, который его ковал?
– Ты смотри! – удивилась Василиса. – Что, решил для разнообразия головой поработать? Ну давай, попробуй, пока не устанешь! – после чего, прекратив наконец-то меня подкалывать, Премудрая все-таки ответила по делу. – Аура творца – вещь очень мощная! Если создатель вложил в произведение душу, клубок еще долго будет вести тебя не к его формальному владельцу, а к тому, кому он обязан своим существованием. Со временем ситуация меняется, и тогда приходится пускать в ход формулу расчета основной принадлежности. Есть такая хитрая штука, но ты ее пока не поймешь!