Тут произошло непредвиденное. На пути изумруда оказался сортир Соловья. Более того, дверь в него была открыта, и камень влетел прямиком внутрь. А через мгновение я понял, почему Соловей так испугался, когда я пригрозил ему и Кощею тем, что брошу кристалл на землю. Стоило изумруду скрыться в недрах деревенской уборной, как ее внутренности осветились ослепительной зеленоватой вспышкой. Вслед за этим раздался страшный грохот. Мощная взрывная волна прокатилась по двору, снося остатки ветхих строений, а заодно и всю нашу компанию. Меня она сшибла первым, причем не просто так, а припечатав сорванной со своего места боковиной разрушенного туалета. Впрочем, в этом был даже некоторый плюс, поскольку дощатая стена стала неплохим щитом от разлетевшегося во все стороны содержимого выгребной ямы. Увы, от запаха она защитить не могла. Вонь стояла такая, что на моих глазах немедленно выступили слезы, поэтому я не сразу поверил тому, что вижу. Все небо над участком Соловья-разбойника оказалось заполнено многочисленными узорчатыми прямоугольниками, с которых непрерывным бесшумным потоком десантировались зловеще подсвеченные зеленым пламенем фигуры. Впрочем, как оказалось, тишина была всего лишь следствием контузии, так как уже через несколько секунд сквозь плотную вату, которой была набита моя ушибленная голова, донеслись идущие с неба грозные слова:

– Никому не двигаться! Всем оставаться на своих местах! Вы арестованы Оккультно-оперативным отрядом ВЧК!

Не знаю, возможно, я был бы и рад нарушить поступивший откуда-то свыше приказ, но придавившая меня стена сортира не дала мне такого шанса. Впрочем, она же оставляла некую надежду на то, что лежа под ней, я смогу остаться незамеченным.

Увы, надеждам было не суждено оправдаться. Тяжелый ботинок одного из десантников наступил на завалившие меня доски, и я невольно вскрикнул от боли. Тут же по моим глазам резанул яркий свет карманного фонарика:

– Доктор, здесь еще один! – сообщил в темноту наступивший на меня громила.

– Живой? – немедленно откликнулся чей-то властный голос.

– Так точно!

– Отлично! Отправляйте его в поликлинику!

– Есть!

– И вот еще что… Фельдшер, постарайтесь, чтобы, когда оно доберется до места, проктологам еще было кого допрашивать.

Оставалось только предполагать, насколько серьезно отделал бы меня бравый медицинский спецназ, если бы не приказ вышестоящего начальства. Впрочем, мне и так досталось не слабо. Едва шаги командира в звании доктора стихли в глубине двора, как мне сразу же заехали по лбу. Вырубить не вырубили, но зато подарили несколько минут незабываемого светомузыкального шоу «А-ля концерт для квартета светофоров с обрубком рельса». А пока я им наслаждался, меня в несколько пар рук обыскали, связали, снабдили кляпом и чудным головным убором типа «мешок черный, обыкновенный».

Цветные круги в глазах еще не успели погаснуть, а рельсовая сюита и вовсе только-только начала подбираться к апогею, когда стальные руки медбратьев оторвали меня от земли и нежным броском поместили на какую-то плотную упругую поверхность. После чего уже знакомый голос фельдшера приказал:

– Поехали!

Судя по тому, что мы сразу же тронулись с места, меня зашвырнули на борт некоего транспортного средства, которое, насколько я мог определить, лежа с мешком на голове, двигалось весьма быстро и абсолютно бесшумно. Более того, пока мы неслись по прямой, путешествие было вполне комфортным. Увы, вскоре наш экипаж начал закладывать такие виражи, что меня стало бросать из стороны в сторону. Тогда кому-то из медиков пришла в голову светлая мысль усесться на мою тушку сверху. В результате мне окончательно стало ясно, что верховая езда – это страшное варварство. А еще я совершенно перестал страшиться предстоящего допроса. Наоборот, теперь он представлялся едва ли не соблазнительным, так как вместе с ним меня ждало избавление от тяжкого гнета чьей-то твердокаменной задницы.

К сожалению, наш путь занял не один час. Поэтому к моменту, когда мы остановились, я чувствовал себя чем-то вроде спрессованной виноградной кашицы, по которой только что весело потоптались крепкие пятки дружной семьи молдавских виноделов. Однако на этом мои мучения не кончились. Как только неизвестный санитар изволил спрыгнуть с меня на землю, где-то неподалеку раздалось характерное дребезжание больничной каталки. Меня переложили и снова куда-то повезли. Впрочем, на сей раз поездка заняла не более тридцати секунд. Потом я услышал противный скрип дверной пружины и ощутил, что каталка слегка подпрыгивает. Видимо, ее перекатывали через порог.

– Что тут у вас? – возник из глубины помещения нетерпеливый руководящий голос, вероятно принадлежавший очередному врачу.

– Нового зараженного из Лысогорки доставили, – ответил один из тех, кто меня вез.

– Сестра, в первую смотровую! – приказал доктор, и каталка резко повернула налево.

Еще одна дверь. Еще один порожек, и наконец полная остановка.

– Готовы? – звонко поинтересовалась у моих сопровождающих сестра. – Перекладываем!

Я опять перекочевал с одной горизонтальной поверхности на другую.

– Теперь придержите его! На счет три снимаю маску! – скомандовала сестра. – Раз! Два! Три!

Яркий утренний свет, многократно отраженный от белых и никелированных поверхностей помещения, резанул по глазам. Однако уши пострадали еще сильнее.

– Вы что, совсем сбрендили! – взвизгнула медсестра. – Кого вы приволокли? Это же человек!

Следующие пятнадцать минут в смотровой царила изрядная суета. Услышав крик медсестры, в комнату ворвался дежурный врач приемного отделения. Увидел меня и так же, как и его крикливая подчиненная, набросился на понуро столпившихся в углу санитаров-спецназовцев, которые пытались сбивчиво оправдываться, повторяя, что пациент был подобран на карантинной территории вместе с другими зараженными и так далее. Однако их никто не собирался слушать.

– Потом разберемся! – оборвал санитаров дежурный врач, но было ясно, что их ждет вовсе не разбирательство, а примерное наказание.

Тем не менее я не испытывал к ним ни малейшей жалости. В конце концов, они тоже не попытались выяснить, кто я такой, а, наоборот, надавали тумаков, упаковали и отвезли, куда им было угодно, как будто имели дело с неодушевленным предметом.

Зато теперь ситуация в корне изменилась. Санитаров изгнали из смотровой, а на смену им явились три милейших пожилых нянечки с тазиками и тряпочками, которые быстро избавили меня от впившихся в запястья и лодыжки пластиковых ремней. Вынули из моего пересохшего рта кляп. После чего раздели донага и с ног до головы протерли влажной марлей. Причем сделали это ласковее и нежнее, чем Евриклея, ухаживавшая за принявшим облик древнегреческого бомжа Одиссеем.

Потом наступила очередь дежурного врача. Принеся мне официальные извинения за действия своих нерадивых подчиненных, он вместе с сестрой осмотрел все мои ссадины и царапины. На пару порезов наложил швы и перевязал средний палец на левой руке, который лишился большого куска кожи, когда во время обыска с него содрали копию кольца царя Соломона. Наконец-то врач закончил приводить меня в порядок.

– Подождите немного! Сейчас мы переведем вас в палату! – пообещал он и покинул смотровую.

Его верная помощница подарила мне на прощанье нежнейшую сестринскую улыбку и вышла следом. Я откинулся на подушки и позволил себе расслабиться. Впервые за долгое время мне не приходилось сомневаться в своей безопасности. Во-первых, я снова был на «этой стороне». Во-вторых, меня снова окружали простые милые люди, которые к тому же почему-то считали своим долгом обо мне заботиться. Впрочем, возможно, я несколько поспешил, назвав их простыми. Сотрудники этого медицинского учреждения явно были в курсе существования волшебства и магии. И тем не менее все они оказались на моей стороне, а значит, жизнь снова начала налаживаться. Оставалось только выяснить, куда же я все-таки попал и где здесь находится туалет. Но если с первым вопросом я мог и подождать, то промедление со вторым грозило вот-вот обернуться катастрофой.