Похоже, Арина Родионовна уже и сама поняла тщетность борьбы с иноземным божеством. Она нехотя вынула руку из-за пазухи и протянула ее в сторону Куберы.

– И это все, – торжествуя, засмеялся он.

Должен признаться, что его смех показался мне хоть и неприятным, но вполне уместным. В скрюченных пальцах Бабы-яги оказались весьма примитивные бытовые предметы: зеркальце, гребень и полотенце. С этим вещами уместно было идти в ванную, а не выступать против злобного могущественного противника. Зато наивность Арины Родионовны вернула Кубере хорошее расположение духа, и он снова перешел к своему псевдодоброжелательному тону.

– Да, барышня, похоже, несмотря на свой юный возраст, вы все-таки успели слегка выжить из ума. Бросьте-ка ваши амулеты и больше не вмешивайтесь в происходящее.

– Как скажешь, милок! – покорно ответила старуха и разжала руку.

Простенькое имущество Яги полетело вниз, однако последствия этого события оказались самыми что ни на есть непростыми. Едва брошенные Ариной Родионовной предметы скрылись в траве, как по округе прокатился тяжелый, непрерывно нарастающий гул, а земля под нашими ногами мелко задрожала, как будто где-то рядом заработал сабвуфер наимощнейшего домашнего кинотеатра. А потом настала очередь визуальных эффектов. Почва между нашей компанией и Куберой вспухла, поползла вверх и вдруг лопнула, раскидав нас в разные стороны.

– Что ты сделала?! – заорал на Бабу-ягу изумленный бог, но голоса его почти не было слышно, а через мгновение и он сам скрылся из глаз за стремительно вырастающей из земли, сверкающей на солнце громадой, больше всего напоминающей во много раз увеличенную пирамидку от Сваровски. Зрелище было страшным и завораживающим одновременно. Оно настолько поразило мое воображение, что я даже не подумал о том, что еще немного – и хрустальная гора сметет меня, как и все остальное, до чего она уже добралась. К счастью, Хан оказался менее впечатлительным или более сообразительным, чем я. Подскочив откуда-то сбоку, он изо всех сил дернул меня за руку и прокричал:

– Что стоишь?! Под стекло захотел?!

Я мигом пришел в себя и огляделся, ища Арину Родионовну. К моему ужасу, оказалось, что старуху уже зацепило стеклянным извержением. Причем зацепило в прямом смысле. Дело в том, что из толщи горы ни с того ни с сего полезла какая-то неприглядная на вид проволочная щетина. На ее-то шипах и застряла обессиленная схваткой с Куберой Баба-яга. И теперь растущая ввысь хрустальная пирамида тащила за собой легендарную няню легендарного поэта.

– Даже не думай! – предупредил узбек, проследив за моим взглядом, но в данном случае я не собирался прислушиваться к его мнению.

Подскочив к горе, высмотрел еще не тронутое металлической порослью место и осторожно поставил на него ногу. Ощущение было такое, будто я шагнул на ступень невероятно скользкого неудобного эскалатора. Меня тут же поволокло наверх, и я волей-неволей склонился вперед, судорожно ухватившись за кусок выстрелившей мне навстречу арматурины. К счастью, ее края оказались достаточно гладкими, так что прикосновение прошло без кровопролития. Однако расслабляться не следовало, так как окончания окружавших прутьев были весьма острыми. А значит, любой шаг мог превратить меня в кусок человечины на вертеле. Постаравшись отогнать от себя эту малоприятную мысль, я начал свое восхождение к Арине Родионовне. Не могу сказать, что мне было жаль своего безрассудного решения прийти на помощь старухе. И все-таки, поднимаясь наверх, я то и дело пытался мысленно обзывать себя если не идиотом, то, по крайней мере, психом и сумасшедшим. Как выяснилось, не только я. Через какое-то время, несмотря на грохот, сопровождавший рост хрустальной горы, я услышал голос Хана, который крыл меня этими самыми словами, перемежая их длинными, непонятными мне фразами на узбекском. Несмотря на это, я испытал самые теплые чувства к своему напарнику. Мне было известно, что он недолюбливал Бабу-ягу. Мало того, он ей еще и не доверял. Однако это не помешало ему ввязаться вслед за мной в практически безнадежное предприятие по ее спасению. К сожалению, то, что все наши усилия и впрямь не имели смысла, я понял, только добравшись до старухи и наконец посмотрев вниз. Оказалось, что за время нашего подъема сама хрустальная гора тоже изрядно выросла. В результате сейчас мы находились примерно на уровне пятого, а то и шестого этажа, да к тому же вся нижняя часть горы была уже полностью покрыта густой железной чащей.

– Что, касатики, в герои решили податься? – мрачно поинтересовалась Баба-яга, когда мы принялись освобождать ее из пут металлического кустарника. – Молодцы, нечего сказать. Настоящие защитнички. Выходит, теперь и сама помру, и вас, дурачков отчаянных, с собой заберу. И по что, спрашивается?

– Бросьте, Арина Родионовна, вам еще жить да жить! – бодро соврал я, хотя, по правде говоря, меня несколько обидели слова бабки. Однако ей мои переживания были до того самого места, в которое мне то и дело старались вонзиться пучки острых веток.

– Жить, говоришь? – печально усмехнулась старуха. – Ну-ну… Просто диву даюсь, как можно было таких несмышленышей на эту сторону брать! Хотя напарник твой, кажись, поумней будет.

Я оглянулся на узбека. Он хранил гордое азиатское спокойствие и задумчиво теребил пальцами чуть проржавевший лист чего-то донельзя напоминающего сработанный автогеном куст конопли. Заметив, что на него смотрят, Хан уставился на старуху и мрачно спросил:

– Я правильно понимаю, что это были гребень и зеркальце?

– Они самые! – с готовностью ответила Баба-яга.

– А почему полотенца не видать?

– А я почем знаю?! Думаешь, кто-нибудь хоть раз за все время их вместе на землю кидал?

Узбек покачал головой.

– Ну то-то! Но ты не сомневайся – полотенце себя еще проявит. А теперь не мешайте. Мне надо завещание составить!

– Понимаю, – с полными серьезностью и уважением ответил егерь и зачем-то стал снимать с себя свой узбекский халат.

– Хан, в чем дело? – напустился я на него. – Нам выбираться надо, а ты…

– А я должен напоследок помолиться. Где тут у нас Восток?!

– Там! – пришла на помощь узбеку Арина Родионовна.

Похоже, эти двое и впрямь всерьез настроились умирать. То есть егерь-то всерьез. А действия Бабы-яги на пороге близкой смерти от загадочного полотенца показались мне какими-то странными. Старуха склонилась к ближайшему кусту и дважды клацнула челюстями. Понятия не имею, из чего были сделаны ее зубы, но пара железных побегов оказалась срезана, будто рот бабки был оснащен профессиональными гидравлическими кусачками. После этого пальцы Арины Родионовны шустро прошлись вдоль каждой веточки, превращая их в гладкие прямые спицы. Металлические листочки так и полетели в разные стороны, и я мысленно посочувствовал Александру Сергеевичу. Ведь если Яга хоть раз в жизни хватала поэта за ухо, мочки его ушей побывали в самых настоящих пассатижах. А старуха тем временем сняла с поясницы разодранный во время наших злоключений платок, выдернула из его края измочаленную шерстяную нить и принялась за вязание. При этом она что-то непрерывно бубнила себе под нос. Прислушавшись, я с удивлением разобрал слова:

– Я, Баба Третья, Яга Смоленская, Костяная нога Калужская, находясь в трезвом уме и твердой памяти, заявляю…

Оказалось, что Арина Родионовна и впрямь собралась изъявить свою последнюю волю. Правда, делала она это в высшей степени необычно. То, что я было принял за неуместное в столь критической ситуации рукоделие, в реальности оказалось старухиным завещанием. Спицы, которыми она вязала, мелькали с такой скоростью, что стали похожи на пару взбесившихся автомобильных дворников. Вскоре я даже смог прочесть на получившемся шерстяном шарфике печальный текст: «Перед лицом неминуемой гибели завещаю все свое движимо-недвижимое имущество (избу на куриных ногах) лешему Ефиму. С тем условием, что названное лицо разыщет закрепленное за мной транспортное средство (ступа аварийная, самовывоз), а также сообщит о ее местонахождении организации-собственнику ООО ВЧК…»