— Ну, не половине, всего трем, — легко согласился Ильин. — Зато надолго. Раз выиграл, другой, двадцать пятый — хозяева и насторожились. Пригляделись — а он их, в смысле, автоматы, оказывается, гипнотизирует. С применением технических средств. Так что, юноша, не буяньте, исход мог быть весьма печальный, публика там серьезная. А раз уж пришлось спасти, значит, надо заодно и выяснить, откуда сей отрок взялся. Может, он вовсе и не местный продукт, а какой-нибудь злостный беглец, скрывающийся от международного правосудия. Или, судя по умению обращаться с техникой, японский шпион… — задумчиво добавил Ильин с самым серьезным видом.

— Что ж так мелко — японский всего-навсего? Сказал бы сразу африканский, — попыталась я разрядить обстановку немудреной шуткой.

— Да нет, африканский — это вряд ли, — без улыбки возразил Никита. И пояснил, — Тип лица не тот, и волосы не вьются.

Ну, Ильин! Тип лица ему не африканский, видите ли. Тип у ребенка настолько славянский, что хоть иллюстрацию к «Крестьянским детям» с него пиши — только вместо оранжевой футболки и разлохмаченных понизу джинсов холщовые портки да рубаху надень, и готов пастушонок. Глаза, правда, не голубые или серые — скорее светло-карие. Или рыжеватые? Что-то среднее между цветом чая и лакированной сосны. Зато волосы того неопределенно-светлого оттенка, который к концу лета становится похож на небеленую бязь. Доморощенные поэты любят сравнивать этот цвет с пшеничным полем или золотом. Хотя, по-моему, скорее ржавчиной отдает. Исконно русский цвет. Нос непонятной формы, не то курносый, не то будущий греческий, скулы откровенно скифские… Японский шпион, надо же!

— Договорились, пусть не японский, но проверить-то надо, — молвил Никита, очень натурально изображая озабоченность. — Может, он и не Глебов Иннокентий, а какой-нибудь Никомуто Никудато, а?

Но мне, как только я услыхала это, не самое распространенное сочетание, стало не до юмористических экзерсисов.

— Глебов, значит? — Это, случайно, не ваше ли талантливое высочество директорских дочек до психоза доводит?

— Каких дочек? — ошарашенно переспросил Ильин.

Милый мальчик промолчал. Я ничуть не удивилась бы, если бы он в унисон с Ильиным завопил «чего-чего?» Но он лишь скромненько пожал плечами, мол, какие пустяки, всегда пожалуйста, о чем разговор. Ага, значит, все-таки он самый. И только в следующий момент несколько удивленно глянул на меня: а ты, мол, откуда знаешь? Я отмахнулась:

— Не пугайтесь, юноша, это не мир тесен, это прослойка тонка. Значит, так… — я на минуту задумалась. — Герр майор, насколько непреодолимо ваше желание сдать это юное дарование с рук на руки родственникам? Могу тебе поручиться, что сей отрок действительно живет в этом доме. Тетушка у него такая… специфическая. Тебе бы понравилась. Ну, так как?

— А у тебя есть альтернативное предложение? — поинтересовался Ильин.

— У меня всегда есть альтернативные предложения. Господин Глебов, как бы вы отнеслись к приглашению на чашку чаю или там кофею? Есть у меня к вам пара вопросов, а?

Милый мальчик задумался лишь на мгновение. Слегка повернулся ко мне и отточенно, как воспитанник какого-нибудь пажеского корпуса, наклонил голову.

— Почту за честь, сударыня.

Ой-ё, какие дети растут!

— К вам, господин майор, это тоже относится. Поехали?

Хотя, разумеется, мы двинулись по лестнице. Я лифтами не пользуюсь почти принципиально, а «мальчикам» просто пришлось следовать за мной.

На пороге комнаты Глебов застыл, пожирая глазами мой рабочий компьютер — не самый современный, надо сказать, но все-таки. Если сей отрок так подвинут на всякой электронике, как рассказывает Олег, тянет его к незнакомому компьютеру, как магнитом. Я вон тоже в гостях сразу к книжным полкам прилипаю — и отнюдь не потому что рассчитываю непременно найти чего-нибудь почитать именно для себя. Просто интересно.

— Эй, юноша, отвлекитесь на мгновение от этого ящика, кнопочки вам сейчас дадут понажимать. Пока мы с господином майором попытаемся понять, в какое болото меня в очередной раз занесло. Или сначала чаю?

— А? Водички можно попить? — спросил он неожиданно севшим голосом. Все-таки мальчишка.

— Вода на кухне, стаканы там же. Но пока вы не оседлали этого железного Росинанта… Вам не кажется, что обращение «Глебов» чересчур официально? Как вас батюшка с матушкой называют?

Наконец-то он улыбнулся!

— Кешкой. А тетушка — Иннокентием. Иногда, — чадо вздохнуло.

— Прелестно. Такое милое, невинное дитя. А я Рита. Будете знакомиться с ящиком, сделайте одолжение, поразмыслите, как нам удобнее общаться — на «ты» или на «вы», ладно? В сеть можно залезть, она у меня бесплатная. Для меня, по крайней мере. Пользуйтесь. Но вот еще что. Не сочтите за оскорбление, но постарайтесь не забыть, что запароленные директории и файлы не предназначены для посторонних глаз, договорились?

Он, кажется, собрался возмутиться, даже рот открыл — но тут же закрыл, сообразив, что репутация у него в этом смысле не из лучших. Только кивнул. Н-да, толковый мальчик, уважаю. Теперь можно и со «старыми» друзьями побеседовать. Почитай, всю зиму не виделись.

— Ну, сыщик, открой великую тайну: каким ветром тебя в наши края занесло?

— Да я и сам не знаю. Просто вдруг показалось, что у тебя, солнышко мое язвительное, есть во мне срочная надобность. Я ошибся? — Ильин, склонив голову набок, глядел на меня ласково-ласково, ну прямо как влюбленный жираф. Ничего не хочу сказать плохого, Никита — замечательный парень, добрый, здравомыслящий и надежный… Но до чего же непонятный…

— Нет, свет очей моих, ты не ошибся. Формально дело не по твоей части, а фактически… Слушай и решай сам. Потому как совет мне действительно нужен. Может, вообще все это мои личные домыслы, только чувствую — несет, как из выгребной ямы.

— А ты попробуй изложить голые факты, без оценок… — дружелюбно посоветовал «замечательный парень».

— Хорошо, вот тебе информация в первозданном виде. Только что похоронили одного из журналистов нашей редакции. Официальная версия — несчастный случай. Ты знаешь о несовместимости такого препарата как трихопол с алкоголем?

Ильин кивнул, не выказав ни малейшего удивления.

— Знаешь. Так вот. Марк якобы занимался самолечением — судя по дозе, которую он употребил, и параллельно с этим слишком невоздержанно отпраздновал День Печати. Чему, кстати, я была свидетелем. Итог — летальный. То есть, казалось бы, несчастный случай как результат собственной глупости. Но! Обрати внимание. Во-первых. Даже если бы Марк употребил эту фармакопею по собственной инициативе, он вряд ли стал бы заливать ее водкой. При всех странностях мозги у него были на месте.

— Ну, Риточка, если он занимался самолечением, так мог и не знать о несовместимости.

— Хорошо, допустим. Хотя, по-моему, среди мужиков эти знания распространяются так же, как тараканы, то есть сами по себе. Все вы всегда все знаете: где, как, чем и так далее.

— За что ты нас, солнышко, так не любишь?

— Я?!! Да я жизни без вас не представляю. Если вас не будет, останется только со скуки помереть. Ладно, не отвлекай меня. Предположим, он таки не знал о несовместимости. Тогда два слова к вопросу о самолечении. Он готовил материал по венерологическим клиникам и попутно — у одного своего приятеля на Красном спуске, по дружбе — сделал все анализы. Даже тост пытался предложить — за самого безопасного мужчину редакции. Это во-вторых.

— Ты хочешь сказать, что у него не только не было необходимости лечиться, но и он прекрасно об этом знал? То есть, по его инициативе трихопол в его организме оказаться не мог?

— Вот-вот. Слава, тот его приятель, у которого он анализы делал — тот вообще в шоке. Даже, говорит, если бы и было что, так я бы ему все равно не трихопол посоветовал — есть более современные и толковые средства. Так что, единственный вывод, который приходит в голову: этого просто не может быть. Плюс эта чертова бутылка — создается впечатление, что ее специально подарили, кому-то очень хотелось, чтобы Марк выпил. Это в-третьих.