Васька же оказался натуральным, хотя и случайным, подарком судьбы. Тощий — так с тех пор и не разъелся, только мышцы нарастил — истинно дворовый котенок сразу показал себя хозяином на новом месте. С первого дня все дела свои справлял исключительно на улице, а если дверь оказывалась закрыта, мог обойти всю редакцию, диким мявом требуя, чтобы его выпустили. Крыс начал ловить сразу, во всяком случае, трофеи приносил их регулярно. Именно приносил. Есть он их не ел, а таскал по всем кабинетам — хвастался. Часа через три это кому-нибудь надоедало, и останки крысы отправлялись в мусорный ящик. До следующей добычи. Месяца через два редакционные углы окончательно пропитались Васькиным запахом, а крысы кончились. Может, просто поняли, что власть переменилась, и ушли. Тогда Васька направил свои охотничьи инстинкты на воробьев и иногда на голубей. Голубей он, правда, временами таки ел. Но ритуал похвальбы «экий я охотник» оставался неизменным. Васька свято убежден, что добычу надо непременно показать всему наличному составу редакции, иначе и охотиться неинтересно.

В этот раз, однако, сценарий был нарушен. Подтащив голубя к порогу, Васька натолкнулся на преграду: тяжелые армейские ботинки, увенчанные еще более тяжелой фигурой охранника.

Собственно, охранники, как и остальное население, бывают самые разные, но нам почему-то везет лишь на две категории: к нам попадают либо очень толковые ребята, либо уж абсолютные одноклеточные: как голова может болеть, когда она кость? Представители первой категории мгновенно зарабатывают всеобщую любовь, к представителям второй остается лишь относиться как к неизбежному злу — совсем без охраны тоже не проживешь.

Главная беда в том, что у одноклеточных переключатель рабочих режимов умеет стоять только в двух положениях: «все свои» и «стой, уже никто никуда не идет». Витенька, чьи сапоги преградили Ваське дорогу, мало того, что относился к классу одноклеточных, вдобавок в данный момент работал во втором режиме и был свято уверен в том, что дохлому голубю в редакции не место. В некотором смысле он был даже прав. Ну и что?

Васька от удивления даже присел на задние лапы: как? Меня, главного хозяина и добытчика? Не пускают?!! Сапоги стояли незыблемо. Я хотела уже помочь, но Васька, умница, справился сам. На раздумья ему понадобилось максимум полминуты. Решение оказалось простым до гениальности. Комнату рядом с входом в редакцию занимает наш «автопарк», то бишь свободные от поездок водители. Не знаю, чем занимаются свободные водители в других местах, наши либо решают кроссворды, либо раскладывают пасьянсы. Да и вообще производят впечатление гораздо более интеллигентных личностей, чем собственно «творческий коллектив».

Васька подтащил добычу к «авто»-окну, оглянулся на Витеньку — не сворует ли дурак в сапогах его, Васькину, собственность, положил голубя к стене, еще раз оглянулся, вспрыгнул на подоконник и начал царапать стекло: мол, помогите, хулиганы славы лишают! Через минуту в дверях появился один из водителей, Витенька был бесславно повержен, а Васька, не забыв захватить свой «камень преткновения», гордо, насколько это было возможно с такой ношей, прошествовал внутрь редакции.

Отсмеявшись и глубоко вздохнув, я отправилась за своей добычей. Сумка тихо-мирно лежала на подножке моего стола, маленькая, легкая, почти пустая. Я не удержалась и заглянула внутрь: парочка ручек, непочатая пачка «Петра I», почему-то отвертка, блокнот и диктофон. Вздохнула уже с облегчением и — на выход, пусть Ильин теперь сам решает, чего мы дальше делаем.

Дальше мы поехали обратно, поскольку Никита заявил, что изучение трофея и связанные с этим размышления удобнее производить в домашних условиях.

— Давай-ка перед тем, как изучать сей документ, расскажи, чего сама нарыть успела. Ты же наверняка сегодня весь день эту историю проверять пыталась, точно? Или я тебя вовсе не знаю.

— Да знаешь, знаешь. Хотела бы я тебя так же знать, как ты меня…

— Да ну? Неужели хотела бы? Кто же тебе, свет очей моих, мешает? — неожиданно заинтересовался Никита. О Господи, научи ты меня хоть когда-нибудь держать язык за зубами!

И тут кто-то постучал в балконную дверь. Ильин, сидевший напротив меня, расхохотался. Я резко обернулась: за стеклом маячила виноватая Кешкина физиономия.

— Глебов, твою мать! — я распахнула дверь. — Ты откуда взялся?

Он совсем уж виновато пожал плечами и посмотрел куда-то в сторону и вверх, откуда свешивалась веревка. С узелками. Та-ак. Воистину, Иннокентий — невинный младенец. Похоже, на ближайшие лет пять, пока этот младенчик не подрастет, мне обеспечена жизнь веселая и, главное, разнообразная. Хм. А веревочка-то грамотная. Стандартный альпинистский шнур, именуемый «основняк», то бишь десятого нумера, а в узелках продеты перекладинки — этакая импровизированная веревочная лестница.

— Кешенька, ты вообще соображаешь, что делаешь? Хотя бы иногда? — вежливо, как рекомендуют возрастные психологи, поинтересовалась я.

— Ну… вы же… ты же сказала «заходи»… — несколько растерянно ответствовал юный «альпинист».

— А в следующий раз ты в канализацию просочишься? Ужель обычный путь тебе заказан, путь достойного человека?

— Так долго же… Вниз, потом вверх… А так раз — и все.

— Ага. А если действительно получится «раз — и все»?

Глебов презрительно фыркнул.

— Подумаешь! Я по канату ходить могу, а тут спуститься три метра.

— И что говорит по этому поводу Амалия Карловна?

— А, вот, — он достал из-за пазухи небольшой сверток. — Она говорит, что ходить в гости с пустыми руками неприлично. Это к чаю, ее фирменное печенье.

— Да, славная у тебя тетушка. Теперь понятно, в кого ты такой, ну, скажем, практичный.

— Ага! — радостно согласился Кешка, почувствовав, что прощен.

— Ну заходи, альпинист. За примерное поведение будешь картошку чистить.

— Я и пожарить могу! — просиял Иннокентий.

— Договорились. Инициатива наказуема, поэтому действуйте, юноша. За отсутствием мясопродуктов к жареной картошке предлагается яичница. Если не лень салат резать — овощи в холодильнике, внизу.

Пока Глебов возился у плиты и кухонного стола — весьма сноровисто, надо сказать, возился — я изложила конспект событий еще и ему. Одна голова хорошо, а три умные лучше.

Некоторые сомнения насчет неокрепшей детской психики, которую «нельзя подвергать» и все такое — я отмела в две минуты. Во-первых, нынешние волчата знакомы с «суровой правдой жизни» не хуже, а то и лучше любого взрослого, а во-вторых, господин Глебов далеко не дитя. Сколько бы там лет ему ни было — уже весьма самостоятельный и разумный экземпляр. Ему даже не пришлось объяснять, что такое трихопол и с чем это едят. Точнее пьют. Точнее, не пьют. Кешенька знал это, кажется, лучше меня, а уж раньше — это наверняка.

Интересно, где таких делают? Даже на стол накрыл! Да-а, чтобы уравновесить такие совершенства, он просто вынужден быть абсолютным хулиганом. Иначе ненатурально получится. Или помрет от избытка добродетели.

Поскольку моя порция была втрое меньше, чем у мужчин, справилась я с ней вдвое быстрее. И только собралась заняться чаем, как почувствовала настоятельную потребность присесть и отдышаться — настолько нереальной выглядела окружающая меня картинка.

Конечно, эта кухня видала всякое: и медитацию на двенадцать персон — как же это мы здесь размещались? — и репетиции «Федота-стрельца». А уж посиделки непризнанных гениев отечественного рока, гитары заполночь или полдюжины рюкзаков по углам — это и вовсе повседневка. Один из гостей, сдвинутый на восточных единоборствах, как-то решил продемонстрировать остальным, а точнее, одной из остальных, суперпрыжок. После бутылки коньяку — при всей повернутости на спортивных достижениях режимом он себя не изнурял. Продемонстрировал. След ботинка на потолке до сих пор закрасить не могу. А может, и не стоит. Если, наоборот, обвести его в рамочку — очень эффектно получится. Вполне в стиле дома.