— Он за ней, как теленок на веревочке ходит, все, что угодно, готов сделать, лишь бы солнышко улыбнулось, — процедил сквозь зубы невинный младенец. — А у солнышка запросы, как у дочери нефтяного короля. Фи, какая дешевка, за кого вы меня принимаете. А этот болван полагает, что весь выпендреж сплошь от внутреннего благородства идет. Орхидеи дарит. Даже не розы — как можно, розы — это так банально.

— И, конечно, никого не слушает, а ее полагает ангелом небесным.

— Слова не скажи!

— А теперь?

— Ну… Сперва решил, что я падаль последняя, и он мне руки не подаст, а потом — что сам дурак. Она ему скандал закатила, что знал, а ей не сказал, что обнародовать чужие секреты — это подлость. Ну, и так далее. Во всяких таких выражениях. Невзирая на внутреннее благородство и замашки наследной принцессы. В общем, с любовью, кажется, все.

— И с олимпиадой тоже, — почти равнодушно заметила ехидная Маргарита Львовна. На юное дарование мое ехидство, однако, не очень подействовало. Как это говорят? Его спокойствие было непрошибаемо.

— Ну, что ж поделаешь. Не последняя же это олимпиада?

— А это бабка надвое сказала, — сообщила я. — Кто их знает, этих монстров мировой техники. Сегодня они нас любят, а завтра, глядишь, ветер переменится. Не жалко?

— Жалко, — согласился отрок и вздохнул. — Значит, не судьба.

— А за свой счет никак?

Неисправимый Глебов снова вздохнул и совсем уж безнадежно добавил:

— Амалия сказала, что деньги на поездку найти можно, но мужчина должен отвечать за свои поступки. Да я и не спорю. Жалко, конечно, но выбора-то не было.

— Амалия?

— Ну да, тетушка моя, Амалия Карловна.

— Ясно. Очень разумная у тебя тетя. Я, помнится, ее несколько раз видела. Такая всегда с платочком кружевным… Когда ей на тебя жалуются, она все этот платочек к носу прикладывает.

— Ага, с платочком. Итальянскую оперу обожает и Вертинского. Французские романы читает. В оригинале. Постельное белье у нас лимонной вербеной пахнет — она в шкаф такие специальные мешочки кладет. А сама, между прочим, всю жизнь при строительстве. Я как-то у нее в стройуправлении был… Бригадиры — или кто там, не знаю точно — чем-то ее достали, она слушала, слушала, вежливо так, внимательно, а потом как завернет!.. Минуты на три. Они там все сразу тихие стали. Извините, Амалия Карловна, конечно, Амалия Карловна. Умора!

Мне тоже стало весело.

— Это ты, значит, в нее такой… разнообразный? Стремишься к идеалу?

— Не знаю, — пожал плечами вежливый отрок. — Она говорит, что каждый человек должен быть сам на себя похож. А идеалы слабаки придумали, чтобы своими мозгами не шевелить, — отрок подумал и добавил, видимо, для полной картины. — Мы вообще классно с ней живем.

Наблюдение насчет слабаков и идеалов показалось мне настолько интересным, что я отложила его для последующего обдумывания. Впрочем, остальные контрасты тоже.

— Ну-ну. Кстати, она беспокоиться не станет, что ты надолго пропал?

— Это вряд ли. Хотя можно и позвонить. Или с балкона махнуть. До нашего окна тут три метра.

Ильин вернулся не через полтора часа, как обещал, а всего через час — видать, охотничий инстинкт взыграл. Я попрощалась с Глебовым, пригласила заходить еще, и мы отправились в редакцию. Пока обувались, причесывались и топтались в прихожей, мне неожиданно захотелось потрепать юное дарование по голове, даже подняла руку… и тут же ее отдернула: собственный жест вдруг показался мне бестактным до хамства. В этом пацане чувствовался такой глубинный аристократизм — куда там принцу Уэльскому! А линялая майка и разбитые кроссовки где-то даже подчеркивали все это — по контрасту, что ли? Или так сквозь угловатую неуклюжесть птенца просвечивает будущая стремительная пластика сокола?

Размышления о новом знакомом продолжились и в машине. Даже отвлекли несколько от привычного, хотя и довольно редкого удовольствия — наблюдать за тем, как Ильин водит.

Грешный я человек: нет, чтобы, следуя учению большинства мировых религий, отрешаться от земного и сосредотачиваться на духовном самосовершенствовании — предпочитаю наслаждаться жизнью во всех ее проявлениях. Скажем, хорошая книга, конечно, большее удовольствие, чем кружка пива или обожаемые мной арбузы. Но ведь одно другому не мешает.

А больше всего на свете люблю Профессионалов. И неважно, в какой области. Хоть в забое свиней.

А Ильин машину водит лихо, есть на что посмотреть. Нет, не так. Лихость — нечто размашистое, избыточное, даже в звучании слова прослеживается «лишнее». Но что бы там ни говорили про исконно российскую разудалость, истинные мастера экономны, даже скупы в движениях. Сил — ни своих, ни подмастерьев — попусту не тратят.

Ильин сидел в кресле водителя свободно, даже расслабленно — как отдыхающий лев — готовый, однако, в любой момент и к атаке, и к защите. Зато все маневры были точны и свободны, казалось, машина сама исполняет все необходимое. Так ведет себя лошадь под хорошим всадником — подчиняется незаметным со стороны движениям колен, а может, и мысленным приказам. Так что, невзирая на конец рабочего дня и неизбежный час пик, до редакции мы добрались за семнадцать минут.

Никита остался в машине, я отправилась за вожделенной сумкой, снедаемая смутными сомнениями:

— Слушай, герр майор, а вдруг ее там уже нет?

Ильин усмехнулся и покрутил головой.

— Может, сначала лучше проверить? Вроде пустые пережевывания — не твое амплуа. Ах, что там в письме?! Ну, открой и посмотри! Никогда за тобой такого не водилось.

— Близких знакомых у меня тоже никогда раньше не убивали! — огрызнулась я, хотя в сущности он был абсолютно прав: какой смысл психовать на пороге, загляни и убедись. Ильин примиряюще похлопал меня по плечу.

— Расслабься и не мандражируй. Нет так нет, ничего страшного. Отрицательный результат — тоже результат. Будем искать. Но для начала все-таки сделай, что собиралась, о кей?

Он меня, вероятно, уже в «агенты» зачислил, специалист. А зарплата?

Фу! Прямо на пороге, точнее, через порог наш Васька тащил — за загривок, представляете, какая гадость! — придушенного голубя. Васька — кот некрупный. Масть тигровая, а в остальном абсолютная дворняжка — уши, мускулы и три кило наглости. Добыча была почти с самого охотника, не поднять, поэтому Васька тянул тушку волоком, подставляя плечо, как в фильмах о войне санитарки тянут раненых. Спотыкался на камнях и, похоже, матерился. По-своему, по кошачьи. Ничего, еще годик с нами потусуется, и, глядишь, по-нашему научится.

Васька — главное лицо в редакции. По крайней мере, сам так считает. И не без оснований. На нашем первом этаже без кошки не обойтись — крысы из подвала частенько захаживают. Хоть и мелкие, немногим крупнее мыши, и не очень их много, однако неприятно. Забираются в любые углы. Как-то в блиндаже ухитрились сгрызть пряники из закрытого ящика стола. Стол при этом остался неповрежденным, как туда крысы залезли — до сих пор загадка. Но пряники — деликатес, а вообще-то они жрут все подряд, не брезгуют даже кусками хозяйственного мыла, у уборщицы воруют. Не доедят и бросят посреди комнаты или коридора. А если какие нужные материалы? Записи, то есть… Кошмар, в общем!

Около года мы так с ними мучались. Специалисты по дератизации отбыли свой номер с нулевым результатом и скептическими комментариями. Ну какая дератизация, когда такой подвал! Кошки? Да, пожалуй, одна надежда на них.

Представители кошачьего племени, радушно приглашаемые к нашему шалашу, сменялись почти с той же частотой, как почетный караул у тела усопшего вождя. Не везло нам: все они, кошки, а не вожди, оказывались на редкость безмозглыми. Вместо того, чтобы охотиться на крыс, сами от них прятались. Да еще и гадили, где ни попадя. Одна, помню, белая, как снег, все норовила застрять в каком-нибудь наглухо закрываемом помещении — так что с утра в «помещение» было не войти.