— Глотай!

Я попыталась возразить, но Никита лишь вздохнул и глянул на меня так, что тут же стало ясно: еще секунда, зажмут нос и пойло вольют мне в глотку, вообще ни о чем не спрашивая. Пришлось выпить добровольно. Мгновенно передо мной оказалась самая большая из имеющихся в доме кружек, дышащая горячим чайным паром.

— Давай, быстро!

Наблюдая за моими титаническими усилиями по поглощению очень горячего чая, Ильин допил коньяк и строго посмотрел на меня:

— Ну?! Будем истерики закатывать или в чувство вернемся?

Господи! Больше всего на свете мне хотелось расцарапать эту до ненависти спокойную физиономию.

Брось, Рита, не ври! Ничего такого тебе не хочется. Да, Ильин тебя всерьез разозлил — но, согласись, это был лучший способ переключить твою бешеную натуру с мексиканских страстей на работу серого вещества? Соглашусь, — молча вздохнула я, смиряясь с мнением внутреннего голоса. Как я его иногда ненавижу, кто бы знал! Это ты про меня или про Никиту? — не замедлил съязвить внутренний голос. Про обоих! — злобно отозвалась я.

— Извини, Ильин, — сказала я почти спокойно. — Спасибо за помощь.

— А ты быстро восстанавливаешься, — на удивление спокойно заметил Никита. — Ты тоже меня извини.

— Тебя-то за что?

— Наорал, истеричкой обозвал. Совершенно незаслуженно. Суровые у тебя способы борьбы со стрессом.

— А, пустое, — я поежилась. — Простенько, зато очень действенно. Если бы не заклинило, все бы тихо обошлось. Надо было не больше десяти минут сидеть, а я…

— Решила рекорд поставить или понравилось?

— Да нет, если честно — только не обижайся — вылезать не очень хотелось, на тебя любоваться.

— Получается, что я же еще и виноват?

— Это все подсознание, — буркнула я все еще довольно сердито. — Надо полагать, оно рассчитывало, что ты меня спасешь, — я поплотнее завернулась в теплую ткань. — Знаешь, иногда очень хочется, чтобы о тебе позаботились.

— Не очень-то ты это позволяешь, — хмыкнул он.

— Боюсь избаловаться. Ненавижу, когда садятся на шею, и страшно не хочу оказаться в этой роли.

— На тебя, пожалуй, сядешь.

— Дурак ты, Ильин, хоть и умный. Я боюсь роли всадника, а не лошади. Давай-ка закроем эту тему. И попробуем начать с самого начала.

— Только объясни мне, христа ради, хоть в двух словах — чего тебя вообще сорвало с катушек?

— Сразу после того, как ты объяснишь, как ты догадался, что я сижу в холоде?

— Элементарно, Ватсон! У тебя опять воду горячую отключили. Так чем я тебя так всполошил, солнышко?

— Мне в первый момент показалось, что это я ее убила. Пришла к Котову, решила, понимаешь, дура такая, лодку раскачать, авось что всплывет, Куприяновым интересовалась. И вот результат — начинают убирать опасных людей.

— Ты и сейчас так же думаешь?

— Нет. Уже посчитала. По времени не получается. Я только-только побывала в «Тонусе», и здрассьте-пожалуйста — они уже успевают организовать еще одно убийство? каким образом? Угостить человека барбитуратами без его ведома — для этого фокусником надо быть. Они же горькие, в отличие от трихопола. Может, есть исключения, не знаю, но по-моему, вся группа. И, кстати, почему я до сих пор живая, раз я тоже в курсе? А самое главное — почему не сам Куприянов, а его жена? Она что, имела какое-то отношение к клинике? Тогда мой визит ничего, в общем, не менял. Может, эта фигурка совсем из другой партии? Если я правильно поняла ситуацию, «Тонусу» угрожал сам Куприянов, а не его супруга. И Слава это помнит, и в блокноте… ну, ладно, в блокноте Марк мог не дописать, хотя вряд ли… но в таблице-то, где восклицательные знаки — Куприянов Валерий Петрович. Он сам, кстати, что говорит?

— Он… как бы это поточнее… он в шоке, но ничем особенно помочь не может. Они собирались разводиться, поэтому о жизни супруги он знал не очень много. Раньше она не пользовалась никакими успокаивающими препаратами, но сейчас он мог этого и не знать. Сомневается, но ручаться не может. Ну и прочее в этом духе. Нет, не знаю, не был, не участвовал, не привлекался…

— А «Тонус»?

— Я не спрашивал. Дело не у меня, картинка ясная… да и дела-то никакого нет — несчастный случай.

— С Марком несчастный случай, здесь несчастный случай… Не много ли? Погоди. А они только собирались разводиться или…

— Или. Заявление подал, детей нет, так что никаких проблем.

— Имущественные разногласия.

Ильин покачал головой.

— Нет. Оба достаточно обеспечены, у нее свое дело — она владеет, в смысле, владела, небольшим, вполне доходным ателье. Разъехаться они могли в любой момент, с жильем там тоже все в порядке.

— Ясно. То есть, мужу ее смерть не приносила ничего.

— Абсолютно. Сэкономил полчаса и три копейки денег на оформлении развода.

— Больше всего меня бесит, что я не понимаю — зачем все это? Кому понадобились эти смерти?

— Больше всего сейчас тебе нужно поспать.

Я представила, как, не пытаясь заснуть, я лежу в темноте и вслушиваюсь во все окружающие звуки… И, неожиданно для самой себя, попросила:

— А может, останешься? Места хватает, тут по шесть человек ночевало…

Ответ Ильина поразил меня еще больше.

— Ну, ты даешь! — усмехнулся он. — Ты что, и вправду думаешь, что я после коньяка и полстакана твоей настойки попрусь куда-то посреди ночи? Куда? Гаишников развлекать?

Ильин сообщил мне, что похороны в два часа, поминки в кафе «Парус». На кладбище я, естественно, не поехала, подошла сразу к «Парусу» и, конечно, ошиблась со временем. Пришлось почти час сидеть и дожидаться. С реки тянуло холодным пронизывающим ветром, сверху капала какая-то серая морось — прямо не май, а октябрь какой-то. А я, боясь пропустить нужный момент, даже не могла куда-нибудь отойти и спрятаться. В романах все происходит гораздо комфортнее: рядом с местом ожидания непременно оказывается какое-нибудь крошечное кафе или на худой конец магазинчик, так что герой может спокойно наблюдать за всем, что его интересует, в удобно расположенное окно. Здесь, увы, ближайший магазин находился в полуквартале от «Паруса», а мелкие предприятия общепита просто отсутствовали. Напротив, правда, наличествовал ресторан, но, оценив отделку, охрану и нескольких явных завсегдатаев, заходить туда я как-то не захотела. Уж лучше так, пешком постою.

Когда подъехали долгожданные автобусы, Куприянова я опознала мгновенно. Ильинское описание — «ищи мужчину, похожего на кроссворд по вертикали» — оказалось на удивление точным. Один в один! Причем кроссворд не заполненный: длинный, прямолинейный, ну, внешне то есть, и загадочно-непроницаемый. А я-то его бегемотиком обозначила…

Ну, с богом! Я набрала в грудь побольше воздуха, как перед прыжком в воду, — и нырнула. То есть, внутренне нырнула, а на деле — очень чинно подошла и очень спокойно обратилась:

— Валерий Петрович?

Он кивнул, удивленно дрогнув бровью.

— Валерий Петрович, мне крайне неловко беспокоить вас в такой момент, но мне очень нужно с вами поговорить. И именно сейчас.

Мне показалось, что он собрался пожать плечами и пройти в кафе, оставив меня под серой моросью вместе с моими вопросами. Но тут к нам подскочила маленькая, черненькая, коротко стриженная женщина. В первый момент она показалась едва ли не подростком, но уже со второго взгляда стали заметны подчеркнутые избытком косметики «гусиные лапки» в углах глаз, вяловатая кожа и взгляд, по меткому выражению одного неглупого человека, «как подернутый пеплом». Минимум тридцать пять, а то и хорошо за сорок…

— Посмотри мне в глаза!

Она схватила Куприянова за отворот куртки — выше ей было не дотянуться — и попыталась повернуть его к себе. Контраст между ними был настолько разителен, что в другой момент я непременно улыбнулась бы. Но, конечно, не в таких печальных обстоятельствах. Голос у дамы был, однако, вне всякого ожидания, не визгливый, а напротив, довольно низкий и немного хрипловатый: