— Да ничего особенного ты не сделала, — сказал Риган, стараясь держать себя в руках. — Ты по-прежнему самая прекрасная женщина, которая когда-либо делила со мной ложе.

— Тогда в чем же дело? — спросила она, уже изрядно утомленная тем, что вынуждена выставлять перед ним напоказ свои чувства.

— Ты слишком самоуверенна, Сирена, черт тебя побери! Ну скажи, зачем ты сюда пришла сегодня и легла ко мне в постель? Зачем? Это что, очередная попытка доказать мне, что я могу опять быть тобой одурачен? Не явись ты сюда и не кинься в мои объятия, так же ли ты считала бы меня идиотом, как, наверное, сейчас считаешь?

— Нет, Риган, нет! Я пришла просто потому, что люблю тебя и знаю, что ты тоже меня любишь!

— Однако в порыве страсти ты употребила несколько иные слова, а именно: «Я знала, что сумею тебя заставить вновь меня полюбить!». Но, позволю напомнить, мы разведены. Так что, выходит, ты пришла искушать меня своими поцелуями и сводить с ума своей красотой!

— Да нет же, нет!

В два шага он оказался у кровати и впился пальцами в тело Сирены.

— Мне не хотелось бы, чтобы меня использовали, а ведь именно это и есть тот план, который сложился у тебя в голове, не правда ли? Ты думала, что явишься сюда и живо напомнишь мне о прежних забавах, когда мы были вместе? Да, были, но теперь мы врозь. Меня никогда не привлекали женщины, слишком уверенные в неотразимости своих чар. Впрочем, если ты думаешь, что я позволю тебе приблизиться настолько, что ты сможешь отомстить за то, что я с тобой сделал, то думай себе на здоровье, но будь осторожна в поступках?

— Пожалуйста, поверь мне, Риган! — взмолилась Сирена, сползая с кровати и становясь на колени. — Поверь, прошу тебя!

— Тебе? Поверить? Только потому, что я знаю, какое расстояние ты проделала, разыскивая меня? Никогда! Ты только вспомни, это я женился на тебе, полагая, что в точности знаю, кто ты! Это в моем доме ты жила, разрушая, разваливая попутно то дело, на которое мы с отцом положили чуть ли не всю свою жизнь! Ты носила мою фамилию и в то же время спала с другим мужчиной! Ты воплощенный обман, но — Господи ты Боже мой! — я люблю тебя. Я все еще люблю тебя, но сам этого не хочу! Теперь я стал мудрее и уже не попадусь в твою ловушку.

Старым как мир жестом — ровесником древнейшей из профессий — Риган извлек из кармана несколько монет и положил их на стол так, чтобы Сирена видела.

— Конечно, небольшая плата за наше славное барахтанье в койке. Но все равно бери, ты, славная маленькая шлюшка, и проваливай!

Прежде чем Сирена смогла подобрать нужные слова или даже просто собрать силы, чтобы ответить, Риган повернулся на каблуках и, хлопнув дверью, вышел из комнаты.

Слишком глубоко уязвленная, чтобы плакать, и не в силах даже пошевелиться от нанесенного ей оскорбления, Сирена прислушивалась к шагам на лестнице, потом снизу донесся звук разбившегося стекла. Еще раз окинув взглядом комнату, где она всего минуту тому назад обрела смысл жизни, Сирена оделась и закрыла за собой дверь. Бесшумно спустившись по лестнице, она вышла в ненастную ночь, чтобы скрыть под покровом густого тумана свою боль и унижение…

В течение всей последующей недели Сирена пользовалась бешеным успехом у местной знати и чуть ли не ежедневно посещала светские рауты, устраивавшиеся в ее честь. Она носила на лице маску приветливости и радушия, но фрау Хольц и Якоб — впрочем, только они одни — прекрасно догадывались о ее истинных чувствах.

И все же никто не мог знать лучше самой Сирены о том, как сильно она страдала. Бедняжка понимала, что потеряла контроль над обстоятельствами своей жизни. Она чувствовала себя бессильной что-либо изменить или вернуть то, что было ею потеряно, и оставалась в Лондоне по одной-единственной причине — возможности быть ближе к Ригану. Где-то в глубине ее души еще теплилась надежда исправить то, что произошло между ними.

Несколько долгих часов, остававшихся до рассвета, Сирена пролежала в своей одинокой постели, и воспоминания о проведенной с Риганом ночи вспыхивали перед ней, согревая в полудреме ощущением того, что он снова целует и обнимает ее. В этом еще можно было черпать силы. Риган любит ее. Ведь его губы, его руки достаточно красноречиво свидетельствовали о том!

«Да, ван дер Рис любит меня, я знаю! Господи, помоги мне! Я тоже люблю его! Из-за своей гордыни он не желает этого признавать, но все-таки любит…»

Потом, однако, едва стала разгораться заря, Сирена вновь впала в отчаяние и, прежде чем провалиться в забытье, несколько раз вскрикнула от боли, твердо уверенная, что просто дурачит сама себя. Если бы Риган любил ее, то, по крайней мере, попытался бы понять, что она имела в виду, когда говорила о своих чувствах. И все же любить ван дер Риса — вот все, что ей оставалось. И неважно, какие мучения приносит ей эта любовь, — победить, переломить себя она не в силах.

Однажды днем, лениво бродя по комнате после ленча, Сирена обдумывала, какое бы платье ей надеть вечером. Фрау Хольц небрежно постучала в дверь и, не дожидаясь приглашения, вошла с небольшим серебряным подносом в руках, на котором были сложены аккуратной стопкой приглашения от самых разных лиц. Сирена улыбнулась, взяла сначала одно приглашение, потом другое. Уже ближе к концу пачки она нашла наконец квадратик плотной сливочно-белой бумаги и, весело рассмеявшись, помахала им в воздухе.

— Это от сэра Стефана Лэнгдома, — сказала она, попутно объяснив экономке, что сэр Стефан — это отец той самой Камиллы. — Просит оказать ему честь и отобедать с ним завтра. Он был бы, конечно же, счастлив сопровождать меня на обед у Фоллоузов.

Сирена проворно написала ответ и вручила его экономке, с тем чтобы та передала его лакею, а тот, в свою очередь, доставил непосредственно по назначению. Пожилая фрау Хольц даже слегка задрожала, увидев, как ее хозяйка кружится по комнате в танце. Что это случилось с госпожой? Неважно… Что бы там ни было, виной всему менеер ван дер Рис.

— Послушайте, фрау Хольц. Вот еще одно послание, которое нужно доставить сегодня же. Я думаю, Якоб сумеет передать его кому следует. Тайлер Синклер просил меня отправиться вместе с ним в Уотерфорд, чтобы осмотреть фабрику, которую он собирается купить. Поскольку в порту нет кораблей, которые ходили бы туда регулярно, за исключением одного, принадлежащего Ригану, и, конечно же, маленьких шхун, на борт которых не позволяется брать пассажиров, то пускай Якоб идет на пристань и снарядит в контору к Тайлеру Яна или Виллема. Нужно, чтобы они сказали ему, что их корабль готов взять нескольких пассажиров. Впрочем, кто бы ни отправился, он должен вести себя как капитан судна, а причину своего визита к Тайлеру объяснить тем, что нужно справиться о величине сбора на провоз ирландских кружев. Кстати, когда мы поплывем в Ирландию, вы, фрау Хольц, точно так же, как и Якоб, поедете вместе со мной.

Перспектива очередного морского путешествия, пусть даже очень короткого, совсем не улыбалась домоправительнице. С другой стороны, с тех пор как они поселились в этом доме, она страдала от безделья и скуки. Когда супруги ван дер Рис жили вместе, с ними каждый день что-нибудь обязательно происходило, в самом воздухе их жилья постоянно вспыхивали какие-то искры, так что никто из прислуги не мог сказать, насколько безопасно покидать поутру свою постель и можно ли в нее будет вернуться к вечеру. Да, мысли фрау Хольц вновь обратились к Батавии, как это всегда случалось, когда экономка была чем-нибудь расстроена. Боже, как она скучала по этим райским островам!..

Несколькими днями позднее Сирена и фрау Хольц с багажом вступили на палубу «Духа моря». Испанка озорно подмигнула Яну, который радостно попривествовал обеих дам.

Каковы бы ни были их цели и намерения, Сирена и ее команда вели себя так, словно никогда прежде не были знакомы. Виллем показал капитане ее каюту, пока все остальные устраивались там, где им были отведены места. Сирена прошептала Виллему, что сэр Синклер подвержен приступам морской болезни, так что молитесь, дескать, о спокойной воде.