— Однако первый бой я, похоже, выиграла. Надеюсь, тебе понравилось, как изящно я запечатлела на твоей щеке свои инициалы. Только представь себе, как твоя невеста пробежит пальцами по этой ране! Впрочем, скажи ей, что «С» обозначает не мое имя, а слово «соблазн», и… соблазни ее! — рассмеялась Сирена, и от этого смеха по телу Ригана пробежала дрожь.

— Чтоб ты провалилась! — прошептал он.

— Ну, чего захотел! — с издевкой ответила Сирена. — Тебе бы сейчас лучше позаботиться о своих грузах и кораблях. Так что… до свиданья, Риган, и смотри не споткнись, уходя отсюда!

Боль в паху была по-прежнему сильной, но ван дер Рис решил не подавать виду. Он выберется отсюда на своих двоих, даже если это будет стоить ему жизни. «А ведь может случиться, что так оно и выйдет!» — с ужасом подумал Риган, почувствовав шум в ушах и страшную резь внизу живота. Голландец крепко сжал зубы и стал спускаться по лестнице, казавшейся бесконечной.

Оставалось преодолеть три последние ступеньки, как вдруг на верхнюю площадку вышла Сирена и окликнула его по имени. Стоило ван дер Рису обернуться, как сеньорита Кордес хладнокровно метнула в него все тот же костяной нож, который, просвистев в воздухе, лишь по счастливой случайности вонзился Ригану в мысок ботинка.

— Я не нападала на твой корабль. Я просто пустила ко дну пиратское судно, совершившее это нападение. По всем морским законам добыча принадлежит мне.

Тут Сирена перегнулась через балюстраду и, заметив экономку, сказала с улыбкой:

— Фрау Хольц, помогите этому господину. Ему, похоже, нездоровится. Проводите его до дверей.

Сирена вернулась к себе в комнату и. разрыдавшись, бросилась на постель…

Риган бессильно присел на кровать и схватился руками за живот. Сука, настоящая сука! Ему бы взять ее за горло и давить до тех пор, пока эти злобные глаза не вылезут из орбит. Ему бы сгрести эту мерзавку в охапку и швырнуть о стену.

Риган вспомнил, что помимо всего прочего у него на щеке шрам, и со злостью ударил кулаком по спинке кровати. В ту же секунду он застонал от боли и принялся растирать ушибленную, посиневшую руку.

Преодолевая сильное головокружение, ван дер Рис попытался встать, однако тут же снова рухнул на кровать. Он закрыл глаза, и нестерпимая боль захлестнула его горячей волной. Вне всяких сомнений, Риган мог бы поставить Сирену на место, однако он почему-то всегда позволял ей насмехаться над собой и мучить — порою нечеловечески жестоко… Потому ли это происходило, что он безумно ее любил? До каких же пор терпеть подобные выходки Сирены? Когда же он наберется мужества раз и навсегда положить конец ее бесчинствам?

Риган вновь скорчился от боли. Нет, надо что-то делать, надо принимать решение… Ах, если бы Сирена была более заурядной женщиной, более предсказуемой в своих поступках, тогда… тогда он чувствовал бы себя спокойнее! Ведь, в конце концов, она всего лишь женщина!..

Внезапно в паху закололо столь сильно, что Риган зарылся лицом в подушку, чувствуя, как на глазах у него выступают слезы.

— Сука! Мерзкая сука! — стонал он, колотя кулаками по покрывалу.

Лишь спустя час, в течение которого он выпил полбутылки рома, боль немного утихла, и ван дер Рис уснул. Однако и во сне его преследовала Сирена, размахивающая абордажной саблей…

Пробудился он с чувством мрачной решимости что-нибудь наконец предпринять, чтобы вырваться из этого порочного круга. Она ведь говорила, что любит Ригана, что ее жизнь без него пуста и бессмысленна? Прекрасно! Теперь он поставит ее на место, причем раз и навсегда.

— С меня довольно! — сказал себе ван дер Рис. — Тем более, что в эту игру можно играть и вдвоем.

Обхватив руками колени, Калеб сидел на вычищенной до блеска палубе «Раны» и следил взглядом за бойкой возней рабочих, нанятых лордом Фаррингтоном и теперь выполнявших распоряжения этого на удивление подвижного и всегда аккуратно одетого старика. Юноша внимательно присматривался к тому, как втаскивались на борт обитые зеленым сукном столы, праздничные флаги, гирлянды и вообще все необходимое для переоборудования обычного корабля в плавучий игорный дом. В ясных глазах Калеба появилась тревога, едва он попытался представить себе выражение лица Сирены, когда она увидит, во что превращается ее судно. А в том, что рано или поздно мачеха это увидит, юноша не сомневался: не далее как сегодня утром лорд Фаррингтон сказал ему, что листки с объявлением об открытии их дома уже отпечатаны и весьма активно распространяются среди лондонской знати.

Долгие споры с Обри Фаррингтоном, утихшие совсем недавно, оставили в душе молодого человека неприятный осадок, но он все же был рад одержанной победе. Суть размолвки заключалась в следующем. Лорд Фаррингтон предложил вскрыть корпус судна и в этом месте устроить вход в виде некоего сообщающегося с пристанью портика, чем, безусловно, обрекал «Рану» на то, что она встанет на вечном приколе в гавани и со временем превратится в пошлый, дешевый «поплавок». Калеб сразу же отклонил это предложение, заявив, что отказывается от таких изменений, из-за которых корабль может стать непригодным для выходов в море. Старик в конце концов был вынужден уступить.

Плеск волн, мягкими шлепками ударявшихся в обшивку судна, оказывал на Калеба поистине гипнотическое воздействие. Парень пробежал глазами по верхушкам мачт, потом, облокотясь на планшир, посмотрел в воду и понял, что более всего он хотел бы сейчас выйти на своем корабле в открытое море. Он знал, что эта новая жизнь не для него, но со вчерашнего дня, когда Обри Фаррингтон объявил, что все необходимое для оснащения их дома вот-вот должно прибыть, у Калеба не возникала мысль о том, чтобы бросить начатое дело.

Да, еще вчера Калеб не верил, что согласится на предложение лорда. Сегодня, однако, все это стало реальностью.

Чайка с пронзительным криком ринулась вниз и, едва не черкнув крылом по воде, снова взмыла в небо. Калебу хотелось с кем-нибудь поговорить по душам. Что касается Фаррингтона, то старик рассуждал в основном об их совместном деле и о той прибыли, которую оно может принести. Если же Обри надоедало толковать о подобных предметах, он неизменно сворачивал на женщин. Других тем для беседы попросту не существовало. Неудивительно поэтому, что Калеб мечтал увидеть на борту своего корабля Виллема и Яна. Эти два морских волка могли бы вспомнить уйму правдивейших историй и отчаянных небывальщин, как делали когда-то на Яве. Господи, до чего же давно все это было, словно бы в какой-то другой жизни!

Однако едва в памяти забрезжили мучительно-сладкие воспоминания о Ригане и Сирене, Калеб постарался самым решительным образом выкинуть их из головы.

— Калеб, — сказал лорд Фаррингтон, кончиком трости дотрагиваясь до плеча юноши, — люди поговаривают, что в здешних водах орудуют пираты. Думаю, нам следует принять некоторые меры предосторожности, чтобы и свои денежки сберечь, и, конечно, обеспечить безопасность наших клиентов.

— Что ты сказал? — переспросил Калеб, не веря услышанному.

— Я говорю, что здесь, у южного побережья, орудуют пираты. Эту новость сообщили моряки с одного из кораблей ван дер Риса, на который было совершено нападение. Их судно было повреждено, груз отняли. Лишь по счастливой случайности они добрались на днях до порта. Так что нам необходимо принять меры, чтобы защитить себя и свое дело. Может быть, просто какое-то время переждать и не выходить в море, а?

Калеб уже не слушал. Корабль ван дер Риса! Неужели это дело рук Сирены? Нет, она бы не стала, хотя… Кто знает!

На верхней площадке широкой лестницы в доме Синклеров на Пэлл-Мэлл баронесса Хелен нервно расхаживала перед мужем, сэром Чарльзом, всем своим видом выражая крайнее возмущение.

— Можешь не извиняться, ты все равно допустил серьезную ошибку, пригласив на вечер старика Лэнгдома!

— Но, дорогая, — взмолился сэр Чарльз, — что я по-твоему должен был делать? Когда Стефан зашел ко мне, он уже знал, что все приглашения на твой маленький вечер давно разосланы и что он сам приглашения не получил. Он очень естественно предположил, что это наверняка случилось по вине его бестолковой домоправительницы. Я прекрасно понимал, к чему он клонит и, разумеется, не мог прикидываться дурачком.