Тех «проходимцев строительства», как называл их Карпухин, сильно поубавилось, но халупы, хибарки и лачуги остались и доживали свой век рядом с домами, перевезенными из затопленной станицы.

Терновой предложил строить поселок чуть ниже Кандыбиной балки, у самого пруда.

— О том, какой вид откроется из окна будущей комнаты, тоже не вредно подумать, товарищ Плонский.

При этом Терновой широким жестом показал на пруд, подступающий к ковыльному подножью горы Сатач.

Голубое зеркало пруда было вправлено в ярко-зеленую рамку; это вдоль берега извилистой линией тянулись камыши.

Плонский вздохнул.

— Конечно, место красивое. А вот метр жилья здесь в копеечку влетит. Насосная станция. Понизительная. Ветку придется протянуть еще километра на полтора. Затрещит весь мой баланец.

— «Баланец, баланец»! — рассердился Терновой. — Речь идет об удобствах пяти тысяч человек. Это тоже баланец.

— Вы не умеете смотреть на вопрос с финансовой точки зрения, — возразил Плонский.

— А у нас вообще не существует какой-то особой финансовой точки зрения. Есть государственная точка зрения. То, что вы бережете копейку, — это хорошо. Но экономить надо разумно.

— Вам-то легко говорить, — вздохнул Плонский. — А у меня от дебета-кредита бессонница.

— Но разве экономить — скаредничать?! Экономить — значит в то же время быть в чем-то щедрым. А где еще так уместна щедрость, как в благоустройстве жизни, улучшении быта?!

— А все-таки я бы тебя, Иван Иваныч, своим кассиром не поставил, — усмехнулся Дымов. — У Плонского в руках кошелек надежнее…

Плонский приосанился и похлопал по портфелю, но тут же помрачнел, потому что Дымов поддержал Тернового — здесь будет город заложон.

За плетнями, огораживающими приусадебные участки, стояли и смотрели на незнакомых начальников в парусиновых костюмах и картузах женщины и какой-то старик, вышедший из хибарки, наполовину врытой в землю и густо заросшей травой.

— Наверно, самый главный, — прошамкал старик, указывая на Плонского. — Больно портфель велик.

Жители Кандыбиной балки и не подозревали, что сейчас решилась их судьба: иным придется переселяться повыше по склону горы, иные переедут в дома будущего поселка.

Терновой остановился возле невзрачного домика. Он узнал и резные наличники на окнах, и забавный жестяной флюгер-петушок на коньке крыши.

Ну конечно же тот самый домик из затопленной станицы, он стоял там близ церкви.

— Карпухина жилье. Ведь вот упрямая голова! Не хочет переезжать.

Из калитки вышла Василиса.

— К нам, Ванюшка, пожаловал?

— Здравствуй, молодуха. Старый твой дома?

— Разбудить недолго. И графинчик в погребе дожидается.

Терновой с сожалением оглянулся.

— Видишь, целой свадьбой разъезжаем. В другой раз. В город не надумали перебираться? Сколько раз уже Захар Захарычу предлагали…

— Сколько раз предлагали, столько раз отказались. — Василиса повысила голос: — Мы за ванной твоей не гонимся! У нас банька на задах. И свои веники на березе растут.

— Веник наломать — дело маленькое. А вот как бы ваш дом на слом не пошел.

— Да ты что — шутишь?

— Какие шутки! Поселок здесь строить будем.

— Опять наш дом у тебя на дороге стоит! Ну что же, снова разберем и снова переедем. На этажах жить не собираемся!

Василиса ушла, хлопнув скрипучей калиткой.

Брызнул наконец долгожданный дождь. Но свежести не принес.

Редкие дождевые капли оставались лежать в серой мягкой пудре, в облатках из пыли. Едва хватило влаги, чтобы прибить пыль на дороге, смочить машины и крыши домов. Дождь даже не промыл траву. Лужу у колодца лишь слегка рябило. Словно все силы дождя были растрачены на затянувшиеся сборы: идти или не идти? И сейчас непонятно было, идет дождь или не идет, перестает или только принимается.

Стало ясно, что гроза прошла стороной. Глухо прогремели далекие раскаты грома. На горизонте чернели косые полосы дождя.

Неожиданно для Токмакова из Кандыбиной балки машины повернули в лесопитомник.

Лесопитомник был в каких-нибудь двух километрах, и Дымов распорядился заехать туда, чтобы заодно решить вопросы, связанные с озеленением поселка.

Маша смутилась, увидев Токмакова, вылезающего из «победы».

— Куда же вы пропали? Исчезаете неожиданно, И еще более неожиданно появляетесь. Этак вы когда-нибудь приедете, а меня уже не застанете.

— Не застану?

— Знаете, Константин Максимович, мне предложили уехать. В Казахстан, в Красные Пески.

— Уехать?

— На стройку. Новый металлургический завод. Условия замечательные. Совершенно самостоятельная работа.

— Самостоятельная? — помрачнел Токмаков.

— Вся работа по зеленому строительству. Голые пески — и ни одного дерева вокруг.

— Ни одного дерева? Да, да, конечно. Если голые пески… — Токмаков разозлился на себя, вспомнив протот дурацкий звонок по телефону; будто он кого-то осчастливил тем, что решил здесь остаться. — Ну и что же вы решили?

Токмакову показалось, что Маша долго не отвечала на его вопрос.

— Жаль со стариками своими расстаться. А потом саженцы свои оставлять не хочется.

— Саженцы? Да, да, конечно.

— А какими судьбами вас сюда занесло? — спросила Маша, удивленно подняв брови.

— Ездил с Дымовым. Выбирал место, где буду ждать вашего возвращения из Красных Песков.

— Нет, серьезно.

— На дороге меня подобрали. Везли домой, а привезли к вам.

— С вами невозможно серьезно разговаривать. — Маша рассмеялась. — Обедали?

— Завтракал.

— А что было на завтрак?

— Колбаса с печеньем.

— Ну и как?

— Невкусно. Может быть, колбаса была слишком соленая. Или печенье попалось слишком слад-кое.

— Ничего не поделаешь, — Маша театрально вздохнула, — придется своим завтраком поделиться. Вам отсюда тоже на правый берег?

— На правый.

— Ну, вот и хорошо. Вместе уедем на катере. Он к пяти часам подоспеет.

Она принесла сверточек с едой, усадила Токмакова на ступеньки крыльца, велела ждать, а сама ушла в контору, где собралось начальство и уже началось что-то вроде летучего совещания.

Маша вошла в контору, скосила глаза и увидела в окно Токмакова. Тот сидел на ступеньках крыльца и закусывал.

— Токмаков с аппетитом ел, поглядывал в раскрытое окно и прислушивался.

— Посадить дерево — это только начало, — горячо убеждала кого-то Маша. — Нужно еще ухаживать. Нужно защитить от всех опасностей. Чтобы не сломали. Чтобы козы не обглодали. Вы только умеете подсчитывать, сколько деревьев посажено. А вы подсчитайте, сколько деревьев выжило! Цифры в ваших отчетах сразу поубавятся.

Плонский возражал Маше, но Токмаков не расслышал ничего, кроме «пожалуйста», и тут же Плонского заглушил мощный смех Медовца.

— А здорово нас тут с тобой в оборот взяли, товарищ Плонский, — добродушно сказал Дымов, выходя из конторы.

— То-то Плонский никак не хотел заезжать в лесопитомник, — напомнил Терновой; он осторожно, опираясь на палку, спускался по ступенькам крыльца.

— Занозистая девушка! — Дымов, перед тем как сесть в «победу», попрощался с Машей, а это было признаком того, что он доволен ею. Он уже собрался захлопнуть дверцу машины, но увидел Токмакова. — А вы почему не грузитесь?

— Я отсюда на катере доеду.

— Что же ты, Пантелеймоныч? — рассмеялся Терновой. — Возил, возил свой кадр и вот куда завез.

— Он в этом лесу не заблудится, — взорвался смехом Медовец, уже торчавший чуть не по пояс из кузова своей машины. — У него тут Красная Шапочка знакомая.

Маша непроизвольно поправила косынку.

— А я и не знал, что вы умеете так ругаться, — сказал Токмаков, когда они остались одни.

— По-моему, вы давно имели случай в этом убедиться. Еще когда вас жажда мучила.

— Но тогда от вас попало просто прохожему…

— К тому же не слишком скромному и вежливому…

— Вот с начальством ссориться — дело иное. Сам не всегда умею.

Токмаков подождал, пока Маша закончит свои дела. Возбужденная и веселая, она без устали носилась из конца в конец лесопитомника.