– Я знаю.

– Она ужасно боится потерять тебя. Это омрачает ее суждения, я думаю. Ее решимость. Я верю, она хотела рассказать тебе правду давным-давно. Но она хранила ее запертой так крепко, так долго, что, мне кажется, просто не знает, как выпустить ее снова.

Тави потряс головой.

– Стой. Арарис, что за правду?

– Правду о твоем отце, – тихо сказал Арарис. – Правду о Гае Септимусе.

Тави почувствовал, как земля уходит у него из-под ног, когда услышал эти слова.

Он знал – нет, не знал, но предполагал, анализируя известные кусочки информации и соединяя их вместе в теории, когда курсоры обучали его делать это. Это было бесполезное упражнение, или он так думал, хотя, возможно, более правильно было сказать, что он просто нашел новый способ мечтать о том, что было бы, если бы в его жизни на самом деле присутствовали родители.

Он часто занимался этим, будучи ребенком, часами рисуя их, воображая, как они могли выглядеть, как звучать, что они могли бы говорить.

На что была бы похожа его жизнь. Насколько лучше она могла бы быть.

Конечно, мысль о Принцепсе в роли неизвестного отца Тави имела на своем пути одно огромное непреодолимое препятствие – полное отсутствие фурий, которое преследовало Тави всю жизнь за исключением двух последних лет.

Но больше это не являлось проблемой.

В действительности, когда он задумался об этом, это должно было стать более чем очевидно для него. Тави как заклинатель все еще был жестко ограничен своей неспособностью управлять отдельными фуриями, но если бы он был в Академии, то заработал бы сейчас две или три бусины в каждой дисциплине.

Хотя это не было редкостью для заклинателей, особенно для отпрысков Граждан, быть одаренными в нескольких областях магии, крайне редко кто-либо, за исключением наиболее талантливых, обладал навыками, которые бы охватывали весь спектр заклинательства фурий.

Это должно было быть вполне очевидно, но он предположил, что возможно не хотел, чтобы это оказалось правдой. Если Арарис не ошибся, если Принцепс действительно был женат на матери Тави, это означало, что он являлся законным наследником Дома Гаев. Это означало…

Кровавые вороны. Это означало, что у Первого Лорда был наследник.

И это он. Тави.

Кровавые вороны. Это означало, что наиболее опасные и беспощадные люди на лике Карны захотят увидеть его мертвым.

Его. Тави.

Все кусочки встали на свои места. Он смог увидеть, почему Гай направил его в Академию – чтобы дать ему качественное образование. Чтобы представить его детям Граждан. Чтобы он тренировался с курсорами, обучаясь искусству интриг и обмана.

Его вселили в комнату с Максом – другим изгоем алеранского высшего общества, таким же, как и сам Тави. Из альянса между ними почти неизбежно должна была вырасти дружба, и Тави неожиданно почувствовал уверенность, что Гай сознательно планировал обеспечить Тави по крайней мере одним союзником с магической силой уровня Верховного Лорда.

И план Первого Лорда на этом не обрывался. Тави был направлен в Легион, чтобы обучаться искусству стратегии, тактики, логистики и лидерства. Конечно, Гай не ожидал, что Тави окажется вовлечен в командование кровавыми событиями, но Первый Лорд – его дед – вряд ли был страшно недоволен результатом.

Гай.

Его дед.

У него есть дед.

Тави задышал чаще и у него закружилась голова, но в ней металось слишком много мыслей, чтобы он обращал на это внимание.

Он не был уверен, чего ему хочется: кричать, или ломать, или бежать, или хохотать, или рыдать. Его рассудок был переполнен идеями, воспоминаниями и вариантами будущего, и лишь одно было бесспорно.

Все изменилось.

Все.

– Я… у меня…, – Тави сглотнул и заставил себя перестать заикаться. – Я знал что тетя Исана не говорила мне о моих родителях, но…

Арарис закрыл глаза и вздохнул. Потом открыл их и посмотрел на Тави.

– Нет, Тави. Есть многое, что твоя мать не говорила тебе о твоем отце.

Тави нахмурился и открыл рот, чтобы задать еще один вопрос – и замер, потому что внезапно понял, каким тоном Арарис сказал слово "мать".

Многое, что его мать не говорила ему.

Не тетя Исана.

Его мать.

Исана. Исана была его матерью.

Сердце Тави внезапно забилось и сжалось, обжигающее пламя потрясения и боли пронзило его насквозь. Словно каждая крошечная ранка, которую его сердце получило за все годы, каждая маленькая мимолетная боль одинокого ребенка, каждый приступ отвращения к себе, которое он чувствовал, когда другие дети спрашивали его о родителях, каждый момент страстного желания хоть как-то заполнить пустоту там, где должны были быть его родители – все это вернулось к нему здесь и сейчас, концентрированные страдания целой жизни.

Тави отвернул лицо и схватился рукой за грудь, его пальцы скользили по пластинам брони. Конечно, это была не физическая боль, но это не делало ее менее реальной, или менее ужасной.

– Ее сестра была убита во время нападения маратов в Первом кальдеронском, – сказал Арарис. – Почти все были. В действительности, ты родился в ту самую ночь, – его лицо помрачнело от застарелой боли. – Исана считала, что Септимуса предал другой алеранец, и если бы его враги узнали, что он, возможно, мог произвести на свет наследника, ты несомненно был бы убит. Поэтому она спрятала тебя. Она солгала о твоей матери. С помощью фурий воды во время купания она замедляла твой рост. Она хотела, чтобы кто угодно, увидев тебя, подумал бы, что ты слишком мал, чтобы быть ребенком Септимуса, рожден намного позже его смерти.

Арарис шагнул вперед и положил руку на плечо Тави.

– Я помогал ей, – сказал он тихо. Он показал на свои шрамы, выжженные на лице. – Я сделал это сам, Тави. Арарис Валериан считался мертвым, и если бы кто-то узнал меня, то крайне заинтересовался бы, почему я наблюдаю за обычным мальчиком. Поэтому я стал Линялым. Простым рабом. Шрамы были частью маскировки. Никто никогда не смотрел дальше них.

Тави мог только смотреть на старшего мужчину. Затем он услышал собственный голос:

– Это то, о чем она хотела поговорить в тот день.

Арарис поморщился и кивнул.

– Она пыталась. Но испугалась того, что может произойти, если она расскажет тебе.

Перед глазами Тави стояла пелена, и слезы, казалось, только увеличивали боль, разрывающую грудь.

– Все эти годы и… она лгала мне. Она лгала.

Он вскинул голову и еще одна мысль, пронзила его, словно молния.

– Именно поэтому я не был способен к… она зачаровывала меня. Она замедляла мой рост. Она притормаживала мои способности, а я и не знал…

– Тави, – произнес Арарис спокойным и заботливым голосом. – Подожди. Ты должен понять, что все что она делала, она делала потому, что любит тебя. У нее было не так много возможностей и она делала все, что в ее силах, чтобы защитить тебя.

– Нет, – сорвался Тави.

Она сделала это с ним. Годы унижений, боли от клейма урода, неспособного заклинать фурий, презираемый и терпящий насмешки, где бы он не появлялся. Он не родился уродом, которому не повезло при рождении, жертвой страшной случайности, как он всегда думал.

Кто-то сделал это с ним.

Его мать сделала это с ним.

Часть Тави, слушавшего слова Арариса, знала, что сингуляр скорее всего прав, но это была малая и где-то далеко находящаяся часть. Боль, возмущение и унижение оставили очень мало места для чего-то еще.

– Тави, – сказал Арарис, – Ты должен успокоиться. Она делала то, что должна была.

– Нет!, – сплюнул Тави, ярость придала его голосу злобность, – Она лгала мне. Она лишила меня способности к заклинательству, – его голос стал громче, выйдя из под контроля. – Ты знаешь сколько ночей я не спал, сколько я страдал, потому что был лишенным фурий уродом? У тебя есть хоть малейшее представление о том, через какие унижения я прошел? Насколько одинок я был?

– Тави, – сказал Арарис тихим голосом, как говорят с напуганной лошадью, – ты должен взять себя в руки. Задумайся, парень. Она там прямо сейчас терзает себя. Ты не знаешь, что произойдет, когда ты начнешь участвовать в кампании. Ты не знаешь, увидитесь ли вы снова. Тебе нужно ее увидеть. Ты должен все исправить пока это возможно.