– Вероятно, – ответила она слишком спокойно. – Но сперва я доберусь до Арариса.

– Даже если это станет твоим смертным приговором?

– Да.

– Зачем? В чем смысл?

– Чтобы доказать, что я – лучшая, – ответила Наварис. – Лучший мечник из всех, кого знала Алера.

Тави старался, чтобы его слова прозвучали естественно.

– Доказать кому? – Тихо спросил он.

Наварис не ответила. К потоку эмоций, исходящему от нее, добавилась боль.

– Я тоже вырос без отца, – сказал Тави.

Наварис замерла. Безумные эмоции, порождаемые ее воспаленным разумом и душой, усилились при слове "отец".

Тави был прав.

Он знал, что может прийти в ярость от малейшего прикосновения к старым ранам, если у него не хватит сил взять себя в руки. У Наварис была та же рана, но, в отличие от Тави, она, даже в лучшие времена не могла держать под контролем бушевавший в ней ураган из ярости и ненависти.

Да, ее воля была тверже алмаза, но Тави был близок к тому, чтобы расколоть ее, сумев нанести удар под правильным углом.

Бой был окончен. Просто она еще об этом не знала.

– Ты же знаешь, что ничего не сможешь доказать своему отцу, – сказал Тави. – Даже если ты одержишь победу над Арарисом и мной, ты все равно умрешь здесь. И история того, что здесь произошло, здесь же и умрет.

Кончик меча Наварис задрожал.

– Он не желал тебя знать, Наварис. Думаешь, гора трупов за твоей спиной заставит его искать возможность для воссоединения? Думаешь, он захотел бы заключить в нежные объятия кровожадную убийцу?

Глаза Наварис распахнулись, она заскрежетала зубами, и еще большая волна страдания хлынула через нее.

– Хватит, – произнесла она дрожащим голосом.

– Этого не будет, – продолжил Тави безжалостно и твердо. – Никогда. Ты превратилась в монстра и не можешь привнести ничего, кроме стыда, в его Дом, так же, как не можешь привнести ничего, кроме страданий, в этот мир.

Наварис начала медленно трясти головой, ее широко распахнутые, безумные глаза вдруг заблестели.

Женщина страдала от боли, очень старой боли, мучившей ребенка, который не мог понять, почему так случилось и как с этим жить. Тави знал, каково это.

Он испытывал подобное всю свою жизнь, и сейчас сложно было сказать, где заканчиваются мучения Наварис и начинаются его собственные.

Боль Наварис подпитывала сама себя, Тави почувствовал, как его сердце сжалось от сочувствия, но заставил себя продолжать.

– Не важно, кого и скольких ты убила. Эти двери всегда будут закрыты перед тобой.

Ее дыхание стало неровным и тяжелым, несмотря на то, что ни один из них не двигался.

– Твое существование – всего лишь результат ошибки. Ты – ошибка, Наварис.

Он понизил голос и мягко добавил:

– Ты – ничто для него. Ничто, Наварис. Убогий бешеный зверь, которого нужно усыпить.

Она издала гортанный рев, и детская обида слилась с ее неистовым гневом и яростью, окончательно разрушив ее самообладание.

Произошло нечто странное.

Усиленные фуриями металла и воды чувства Тави сконцентрировались одновременно и более точно, чем когда-либо до этого. Он увидел следующее движение Наварис, прежде чем она его предприняла, как будто ее намерение передалось через ее эмоции.

Тави не мог с точностью сказать, что именно изменилось, но он абсолютно точно знал, что она собирается бросить кинжал ему в лицо, чтобы отвлечь его и нанести удар мечом.

Тави, призвав фурию ветра, наблюдал за тем, как рука Наварис медленно поднялась и метнулась вперед.

Кинжал сверкнул, переворачиваясь, но Тави, уже успевший поднять свой гладиус, отбил кинжал в воздухе. Из глотки Наварис вырвался рёв бешеной ярости, когда она бросилась вперёд, молниеносным ударом клинка целясь ему в горло.

Это и был тот удобный случай, которого ждал Тави.

Он отрабатывал этот приём так много раз, что действовал, не задумываясь, а его тело двигалось на автомате.

Как только Наварис рванулась вперед, Тави стал опускать тело, подныривая под ее клинок и поворачиваясь по диагонали к линии ее атаки. Как только его левая рука коснулась земли, он отвел правую как можно сильнее назад, а затем мгновенно выбросил вперед, в смертельном выпаде.

Его меч прошел сквозь ее броню и тело с легкой непринужденностью.

Наварис охнула, ее безумные глаза распахнулись. Тави мог ощущать, как она выдыхает, по движению меча в руке.

Она обратила на него свой взгляд и направила на него свой меч, но Тави выпустил свой длинный клинок, пронзивший ее тело и откатился, избегая атаки. Он сразу встал на ноги, перебросил гладиус в правую руку и приготовился.

Наварис из Фригии сделала шаг по направлению к нему. Затем другой. Она оскалилась в гримасе безумия и ненависти, подняла меч…

…и рухнула вниз, как пустая бутылка. Она мгновенье лежала на месте с широко раскрытыми глазами, ее руки и ноги судорожно подергивались, как будто она еще верила, что продолжает сражаться.

Затем она застыла. Тави ощущал ярость и боль, горе и ужас, потоком льющиеся из нее.

Через несколько секунд они текли струйкой.

Потом иссякли вовсе.

Тави посмотрел на распростёртый труп убийцы. Затем опустился на колени и мягко закрыл ее пустые, широко открытые глаза.

Он не припоминал, когда чувствовал себя таким уставшим, но работа была не завершена.

Тави тяжело поднялся на ноги и закрыл глаза. Он поднял голову к звездам и позволил ветерку овевать его потную кожу.

Дул ветер, и тишина царила в ночи.

Маркусу не составило труда добраться до выбранного места для стрельбы незамеченным.

Вокруг было достаточно травы, кустов и деревьев, чтобы он мог использовать заклинание фурий дерева и создать слабую завесу, и достаточно тени, чтобы скрыть то, что не спрятало заклинательство.

В течение последних двух недель он умудрялся потихоньку уходить из лагеря по ночам, чтобы потренироваться с канимской балестой, и счёл это оружие достаточно точным для своей цели.

Добравшись до места, он вытащил из поясной сумки два глиняных кувшина. Он открыл оба, стараясь держать нос и рот как можно дальше от них, и достал из кармана один тяжелый стальной болт.

Он опустил наконечник болта в каждый сосуд, потом махнул рукой, призывая свою фурию земли, и оба кувшина вместе с крышками тихо опустились вниз, под землю.

Он отложил болт в сторону. Затем собрал достаточно сил, чтобы натянуть балесту и подготовить для стрельбы.

Это потребовало огромного напряжения, даже с его увеличенной фуриями силой. Кроме того, ему приходилось быть осторожным, двигаться медленно, потому что он не хотел, чтобы его руки соскользнули или выронили оружие, выдав его положение, когда согнутый в дугу огромный лук снова резко распрямится.

Справившись наконец, он вложил отравленный болт в канавку балесты и поднял оружие.

Воцарилась тишина, воздух, казалось, загустел в ожидании.

Дуэль закончилась.

Маркус осторожно поднял оружие, замер и стал ждать, когда покажется победитель.

Исана сказала себе, что не пойдет смотреть на дуэль, когда есть так много раненых, за которыми надо ухаживать.

Она целиком погрузилась в работу, пропустив свои чувства с Рилл через каждое раненое тело.

Человек по имени Фосс, офицер, командующий корпусом целителей, посмотрел, как она оказывает помощь первому человеку, которого принесли, кивнул и тут же начал отдавать приказы.

Исана вскоре осознала, что занимается мужчинами с наиболее тяжелыми и болезненными ранениями.

У одного несчастного глаза были жестоко иссечены каким-то оружием. Другой молодой человек пострадал от чего-то, что выглядело как удар копья по гениталиям.

У третьего лечили раздробленую грудину, но он не пришел в сознание – целитель, который им занимался ранее, не почувствовал гематомы на сердце, и сделал свою работу неуверенно и неудовлетворительно.