– Потому что zabagliones[120], которым не терпелось заполучить свидетельство о вашей смерти, теперь возжаждали вдруг моей кончины, а мне это не улыбается.
– Zabagliones… Маленький Джозеф… Уж не тот ли вы самый клоун, который послал своего идиота Цезаря или как там его во «Времена года»?
– Да, это я, должен признать, к стыду своему. Что еще остается сказать мне?
– Не переживайте, сынок, это была не ваша вина, а его. Он не отличается особой сообразительностью, со мной же были двое весьма шустрых моих адъютантов.
– Что?
– Мне не хотелось бы, чтобы вы слишком уж винили себя. Любое распоряжение может оказаться невыполненным в силу тех или иных непредвиденных обстоятельств. Об этом говорится, в частности, во время занятий в военном колледже.
– О чем, черт подери, вы толкуете?
– Думаю, что вы не тянете на офицера: не из того теста слеплены. Чего еще хотели бы вы услышать от меня?
– Да ничего. Вам надо бы просто выслушать меня, вот и все… Эти люди, которые, как думал я, испытывают ко мне большое уважение, начхали на меня, втоптали в грязь, а теперь еще норовят и укокошить, хотя мы договаривались угробить вас. Короче, они намерены уложить нас обоих в могилу, которая отводилась ранее для вас одного. У меня же сама мысль о подобном вызывает глубочайшее отвращение. Надеюсь, вы разделяете мои чувства, приятель?
– И что же вы надумали, мистер Безымянный? – спросил, оставив без внимания вопрос, генерал.
– В мои планы входит, чтобы вы оставались в живых. Я рассчитываю сделать с этими респектабельными ублюдками то, что они уготовили для меня, а именно вогнать их в могилу.
– Поддерживаю эту идею, командир Игрек! Если речь идет о том, чтобы разделаться самым решительным образом кое с кем из гражданского персонала, то мне для этого потребовался бы приказ непосредственно от президента, подписанный также председателем Комитета начальников штабов и директором Центрального разведывательного управления.
– Без шуток?
– Конечно! Но не думаю, что вы знаете, как делаются такие вещи…
– Я просто не хочу, чтобы делалось то, о чем вы говорите! – оборвал Хаука Манджекавалло. – Вы нужны мне вовсе не для нескольких коротких ударов. Человек, готовый купить грязь, обретает мир. Для этих перламутрово-белых «цуккини» я приготовил горькое испытание. Я намерен разорить их, уничтожить, пустить по миру, чтобы они, оказавшись бездомными, стояли в очереди в надежде получить работу у Хобо Пита!
– У какого там Хобо?
– У того, что чистил писсуары в бруклинской подземке… Вот какую судьбу предначертал я им! Пусть эти ублюдки до последних дней своих убирают туалеты в «Каире».
– Кстати, командир Игрек, во время войны в пустыне, когда мы сражались против Роммеля, я, тогда еще молодой капитан, подружился кое с кем из египетских офицеров.
– Баста! – завопил Манджекавалло, но тотчас же понизил голос, пытаясь придать ему максимум обаятельности. – Простите меня, великий, величайший генерал! Я в данный момент пребываю в состоянии стресса, если вы понимаете, что я имею в виду.
– Вы не должны опускать руки, – увещевал своего собеседника Хаук. – Мы все в одинаковом положении, командир, так что не стоит зря падать духом. Помните, ваши люди черпают в вас силу, которой им может недоставать. Не сгибайтесь под натиском бури, и тогда вы выстоите!
– Я ценю ваши слова, – смущенно произнес пристыженный Винни Бам-Бам. – Но должен предупредить вас…
– Относительно СОН? – перебил его Хаукинз. – Маленький Джозеф передал мне ваше сообщение, и к настоящему времени ситуация взята под контроль, а вражеские войска выведены из строя.
– Что? Они вас уже нашли?
– Точнее, командир, это мы их нашли. И приняли надлежащие меры. Сейчас мое воинство в надежном укрытии, где ему нечего опасаться чьего бы то ни было удара.
– Что же случилось? И где они, эти Эс-Эн?
– СОН, – поправил Хаук. – Или «неисправимые». Но я говорил вам о других, нормальных людях. Я их сам обучал, и они проявили себя в боевых условиях с наилучшей стороны. Что же касается тех психопатов, то у нас не было возможности отделаться от них просто так.
– Но где же они?
– В тюрьме, скорее всего. По обвинению в появлении в общественных местах в непристойном виде и в пренебрежении нормами нравственности. Если же их еще не задержали, то это значит, что четверо совершенно голых мужчин по-прежнему носятся по коридорам отеля «Ритц-Карлтон» в яростном стремлении никому не попасться на глаза, в то время как пятый член этой команды, тоже безо всякой одежды, скучает в своем «Линкольне», не желающем никак заводиться, и с тоской поглядывает на вырванный из гнезда радиотелефон, валяющийся в соседней канаве.
– Ну и дерьмо же они!
– Полагаю, что раньше или позже, но о них непременно сообщат в Вашингтон… А теперь, командир, перейдемте к обсуждению тактики. Вам, по-видимому, уже известна моя повестка дня. А как вот насчет вашей?
– Она такая же, что и у вас, генерал. По отношению к малочисленному племени наивных, ни в чем не повинных коренных жителей великой страны США была учинена чудовищная, преступная несправедливость, и наше сказочно богатое государство обязано восстановить попранные права уопотами… Ну как, устраивает вас это?
– Попадание – прямо в десятку, солдат!
– А теперь то, чего вы еще не знаете, генерал. Несколько членов Верховного суда сочли изложенные в вашем исковом заявлении положения вполне обоснованными. Но составляют они отнюдь не подавляющее большинство. Рассмотрение этого вопроса происходит без свидетелей, в обстановке строгой секретности.
– Я так и думал! – воскликнул торжествующе Хаук. – А иначе с чего бы это вдруг нацелили они на меня пресловутого Голдфарба, которого я тоже вроде бы когда-то тренировал, черт бы его побрал!
– Вы знаете Хайми Урагана?
– Да. Чертовски славный парень, сильный, как слон, и с мозгами, как у стипендиата Родса.
– Так он и получал стипендию Родса.
– А я вам о чем только что говорил?
– Хорошо, хорошо, – произнес мягко Манджекавалло. – Ввиду того, что иск затрагивает интересы командования стратегической авиации, и из соображений национальной безопасности суд не допустит публичного обсуждения этого документа в течение последующих восьми дней, а за сутки до открытого слушания дела вам и вашему поверенному придется предстать перед судьями на закрытом заседании, чтобы ответить на ряд их вопросов. И от вас будет зависеть, как развернутся дальнейшие события.
– Я готов к этому, командир Игрек! Готов уже примерно с год. И буду рад получить приглашение в суд. Мое дело – чистое!
– Но Пентагон, военно-воздушные силы и, что особенно важно, военные подрядчики вовсе не готовы к такому обороту дела. Они жаждут вашей крови, генерал! Они хотят вашей смерти!
– Если тот контингент, который направили они в Бостон сегодня утром, свидетельствует о том, как оценивают они ситуацию, то я явлюсь в суд в полных регалиях племени уопотами.
– Иисусе! А меня еще уверяли, будто это самые яростные, самые свирепые, самые безумные парни, если не считать того подразделения, которое держат на уединенной ферме взаперти за высокими стенами, где эти ребята развлекаются тем, что играют в волейбол, бросая охранников через сетку вместо мяча. Этих последних называют «грязной четверкой». И раз с теми сорвалось, на вас теперь напустят этих.
– В таком случае, – скривился Хаук, – поскольку под вашим началом находятся вспомогательные силы, вы, может быть, пришлете взвод нам на помощь? По правде говоря, командир Игрек, у меня только двое дееспособных помощников для защиты нашей позиции.
– Это не так-то просто, генерал. В обычных условиях я мог бы послать вам на выручку целую команду опытных головорезов из наемных убийц, но сейчас иное время. Мы должны действовать быстро и в строжайшей секретности, а иначе все пропало.
– На мой взгляд, это звучит как жеманная чертова бессмыслица, своего рода идиотская болтовня, мистер Безымянный.
