– Его сделали в семь тридцать сегодня утром по номеру, которого нет в телефонной книге. Если точнее, звонили в дом Джеффри Фрейзера.

– Фрейзера? – удивился Арон.

– Ему до многого есть дело, включая боль в королевской заднице, простите меня, мистер Пинкус, за столь непристойное поведение.

– Уверен, дед его занимается еще худшими вещами, лейтенант Кэфферти.

– О, я не раз сталкивался с ним, господин адвокат. Когда мы задерживаем парня, старик просит нас продержать его под замком как можно дольше.

– От всего сердца благодарю вас, лейтенант, за оказанную мне неоценимую помощь!

– Всегда к вашим услугам, сэр!

Положив трубку, Арон взглянул с усмешкой на Дженнифер:

– Теперь, по крайней мере, нам известно, когда именно Сэм забрал кассету: когда звонил по частной телефонной линии Сидни из его кабинета, где мы прослушивали вчера запись.

– Но, насколько я понимаю, вас шокировало не это, а некто по имени Фрейзер?

– Совершенно верно, это один из самых очаровательных, я бы даже сказал, самых милых людей, которых я когда-либо встречал. Исключительно обаятельный человек, чьи родители погибли много лет назад в авиакатастрофе, когда пьяный Фрейзер-старший пытался посадить свой гидроплан на Большом Карнизе в Монте-Карло. Джеффри учился в Эндовере в одном классе с Сэмом.

– Тогда понятно, почему Сэм ему звонил.

– Вовсе нет. Сэм не питает ненависти к людям, даже, как вы сами видите, к Маккензи Хаукинзу он относится довольно терпимо. Ему глубоко претит образ жизни Фрейзера.

– Почему?

– Джеффри злоупотребляет своей внешностью. Хронический алкоголик, он гоняется за наслаждениями и всячески избегает каких бы то ни было трудностей. И до Сэма ему нет никакого дела.

– Возможно, что сейчас это совсем не так, судя по тому, что произошло на берегу минут десять назад.

– Генерал прав, мы должны его остановить! – заявил решительно Арон, возвращаясь к телефону.

– Но как?

– Если бы мне было известно, где именно сел он в катер, то я знал бы, откуда начинать его розыск.

– Он мог сделать это где угодно.

– Не могу согласиться с вами, – возразил Арон. – Где угодно сделать это нельзя: береговая охрана и сторожевые патрули постоянно находятся в состоянии боевой готовности – не столько из-за безрассудных любителей морских прогулок, сколько из-за шлюпок контрабандистов, переправляющих на своих лодчонках на берег недозволенные товары со шлюпок или судов. Если жители прибрежных районов заметят вдруг поблизости от своих домов подозрительное оживление, то они обязаны доложить об этом в соответствующие учреждения.

– В таком случае не исключено, что кто-то уже сообщил туда о появлении лодки, – заметила Дженнифер. – Ведь она подошла прямо к пляжу.

– Да, но это Сэм поднялся на борт, из нас же никто на берег не сошел.

– Если так, то мы имеем дело с синдромом «моя хата с краю», – заключила Дженнифер.

– Вот именно.

– Но почему бы нам не позвонить все-таки в службу береговой охраны?

– Я бы немедленно так и поступил, если бы знал хоть что-нибудь о катере: окраске, размерах, форме, оснастке, типе двигателя и тому подобное… Но мне неизвестно ни это, ни место, куда он подошел. – Пинкус потянулся к аппарату и, уже набирая номер, добавил: – Впрочем, я вспомнил еще кое-что, ну а точнее, кое-кого.

Луисбург-Сквер, островок на вершине Бикон-Хилла, – одна из жемчужин Бостона. Элегантные жилые строения, впервые появившиеся там в сороковых годах прошлого века, соседствуют с небольшим, хорошо ухоженным парком, охраняемым с севера статуей Колумба, а с юга – скульптурным изображением Аристида Справедливого. Этот обособленный топографически от остальной части города район, понятно, не изолирован от внешнего мира. Сюда регулярно доставляется почта, а отсюда постоянно вывозят мусор.

С приходящей прислугой обращаются здесь наилучшим образом, хотя ей и не дозволяется ставить свои потрепанные машины рядом с «Роллс-Ройсами», «Порше» и другими столь же престижными автомобилями, которыми обзаводятся американские нувориши в подражание истинным лордам или повелителям Луисбурга.

Значительная же часть этих последних отличается определенным демократизмом, поскольку наряду с очень старыми деньгами данный слой обладает и средствами, заработанными ими самими: одними – в дни своей молодости, другими – совсем недавно. Среди этих «лордов» встречаются и наследники, и биржевые маклеры, и крупные государственные чиновники, и врачи, из коих выделяется один, являющийся одновременно и крупнейшим американским писателем. Хотя занятие медициной, казалось, способно погрузить его в состояние комы, он отлично выступал в обеих своих ипостасях.

Безотносительно к этой социальной специфике в данную минуту во всем этом районе зазвонил всего один телефон – в обставленном со вкусом особняке Р. Куксона Фрейзера, старейшего толстосума Бостона.

Пожилой джентльмен живого нрава в красных, пропитанных потом шортах ловко забросил баскетбольный мяч в сетку в небольшом спортивном зале, оборудованном на верхнем этаже здания, и, скрипнув теннисными туфлями по жесткому деревянному полу, обернулся на звук. Когда же он вспомнил после третьего звонка, что домоправительница отлучилась на рынок, от его нерешительности не осталось и следа. Вытерев пот со лба под кромкой седых волос, он направился к настенному аппарату.

– Вас слушают, – произнес он, тяжело дыша.

– Мистер Фрейзер?

– Совершенно верно!

– Это Арон Пинкус. Мы с вами неоднократно встречались – последний раз, кажется, на благотворительном балу в Музее Фогга.

– Да, Арон, именно так. Но с чего это вдруг «мистер Фрейзер»? Вы, черт возьми, примерно того же возраста, что и я, хотя, думаю, мы оба согласимся, что непохоже, будто вы увлекаетесь спортом подобно мне.

– Вы правы, Куксон. Все не хватает времени.

– Вам никогда не будет его хватать, но зато, вероятно, вы станете самым богатым человеком на кладбище.

– Я давно уже расстался с подобными амбициозными планами.

– Знаю. Я просто дразню вас, потому что вспотел, как свинья. Впрочем, это неудачная метафора, поскольку, как сказали мне, свиньи никогда не потеют… Итак, чем могу быть вам полезен, старина?

– Боюсь, это касается вашего внука…

– Боитесь? – перебил Арона Фрейзер. – О боже, что же натворил он на сей раз? – Пинкус начал излагать суть дела, но не прошло и восьми секунд, как старик, услышав о катере, заревел в восторге: – Так вот оно что! Теперь он у меня в руках!

– Прошу прощения, Куксон?..

– Я упрячу его куда подальше!

– Что?..

– Ему официально запрещено водить катер, машину, мотоцикл или снегоход, поскольку он представляет собой потенциальную угрозу буквально везде: на суше, на море… и даже на снегу!

– Уж не собираетесь ли вы отправить его в тюрьму?

– В тюрьму? Конечно же, нет! Речь идет об одном из тех мест, где мальчишку могут исправить! Мои поверенные уже все подготовили. Если его уличат в нарушении запрета и при этом никто не пострадает сильно и на него не поступит ни от кого жалобы, то суд разрешит мне принять собственные меры.

– Вы хотите поместить его в лечебницу для душевнобольных?

– Я предпочел бы иной термин – «реабилитационный центр» или любое другое столь же условное понятие.

– Если вы зашли так далеко, то, значит, он вас вконец допек.

– Так оно и есть, хотя, возможно, и не в том смысле, как вы полагаете. Я знаю этого мальчика и всем сердцем люблю его… Боже мой, он же последний из отпрысков Фрейзеров мужского пола.

– Понимаю, Куксон.

– Не думаю, что это так. Видите ли, мы сами, наша семья, сделали этого парня таким, каков он сейчас. В общем, я переживаю, словно это мой собственный сын. У меня на душе нелегко: ведь я-то всегда был здесь, рядом с ним! Но, как я уже говорил, я знаю его. Под его одурманивающей, источающей очарование внешностью есть мозги, Арон! Под личиной избалованного мальчишки таится другой человек. Я чувствую это! Уверен в том!