– Дегустатора тоже можно подкупить.

– Я говорю о своих собаках. Именно они пробуют подаваемые мне кушанья. Я уже давно перестал доверять своему дегустатору. Но все же даю ему первому мою пищу – только для того, чтобы и ему досталось, если кто-то вдруг решит лишить меня жизни. – Мельхиор Хлесль вздернул бровь. Улыбка исчезла с его лица. – Киприан, однажды я не успею отскочить в сторону, и тогда черепица все-таки упадет мне на голову. Я хочу сделать тебя своим наследником. Совершенно официально. Хочу, чтобы ты был мне вместо сына, чтобы ты сделал карьеру в Церкви. Я хочу представить тебя ко двору и передать тебе все связи, которые у меня появились за эти годы в Риме и в коллегии кардиналов. Хочу, чтобы ты продолжил мою работу, когда я умру, а это тебе удастся только в том случае, если у тебя будет положение, дающее власть в этой волчьей стае, называющей себя Священной Римской империей. Я оплачу твою подготовку, твое образование, дам деньги на все необходимые взятки и позабочусь о том, чтобы ты получил посох епископа раньше, чем это удается другим. Ты принимаешь мое предложение?

Киприан внимательно смотрел на дядю. Каковы бы ни были его чувства по отношению к этому человеку, они недалеко ушли от большой любви.

– От всего сердца я отвечаю тебе: нет, – сказал он.

Епископ покачал головой.

– Именно поэтому ты тот, кто мне нужен. – Старик вздохнул. – Любой другой человек в твоем возрасте и в твоей ситуации продал бы душу дьяволу, если бы ему сделали такое предложение. Твой брат унаследует булочную; твоим сестрам нужны деньги для приданого. И что же остается тебе? Ничего. Я не для того сделал тебе это предложение, чтобы купить твою преданность; мы оба знаем, что значим друг для друга. Я делаю тебе предложение с одной целью: чтобы ты мог продолжить мои поиски, если мне не удастся завершить их, пока я жив. Если завещание дьявола попадет в руки людей, это приведет к такой катастрофе, какую и представить себе трудно. Вспомни о наказании Господнем, обрушившемся на Содом, о Великом потопе, о том, как рухнула Римская империя. Весь наш мир будет охвачен огнем.

– Возможно, я недостаточно четко выразился: я пришел сюда, потому что хочу попрощаться с тобой, – сказал Киприан, немного помолчав.

– Ты выразился очень четко.

Киприан смотрел в окно на чернеющее вечернее небо.

– Я знаю, что мне нет нужды просить тебя. Ты не мой сюзерен, а я не твой вассал. Но я в долгу перед тобой. Отпусти меня, дядя, меня ждет один человек.

– Самое плохое во всем этом то, – сказал епископ, как будто не расслышав последних слов Киприана, – что об этом знает все больше людей. Такое впечатление, будто завещание дьявола решило для себя, что оно слишком долго покоилось с миром. И большинство тех, кому становится о нем известно, хотят использовать его в благих целях – покончить с Реформацией, объединить мир под господством Иисуса Христа, выгнать дьявола из самого ада… ну и так далее. Они не понимают, что нельзя пользоваться злом во имя добра, из этого получится только зло. Все те, кто из недобрых побуждений охотится за трактатом, легкие противники, ибо их видно издалека. А вот другие, убежденные в том, что вершат правое дело, – вот их-то и стоит остерегаться. – Он повернулся к племяннику. Киприан был поражен, увидев красные пятна, покрывшие его щеки. – Одному мне в этой битве не выстоять. Я слишком слаб.

– Ты не дашь сбить себя с пути истинного.

– Меня ничуть не сложнее сбить с него, чем кого-нибудь другого. Я сожгу Книгу, не заглядывая в нее, если она все же попадет в мои руки. Однако у меня нет ни одного шанса найти ее в одиночку.

Киприан ничего не ответил. Мельхиор Хлесль снова вцепился в свою накидку. Киприан украдкой наблюдал за его лицом. Неожиданно складки на скулах епископа углубились. Он снова улыбнулся.

– Тебя кто-то ждет? Любовь, которая все время была у тебя под носом, так же как и знание о том, что церковь в Хайлигенштадте скрывает в своих стенах не одну только старую легенду?

– Ожиданию теперь пришел конец.

– А я слышал, что насчет Агнесс Вигант строят иные планы.

Киприана не удивило то, что дядя в курсе его проблемы. Он решил, что так, пожалуй, даже лучше. Мельхиор Хлесль был не из тех, кто готов протянуть руку помощи попавшему в беду. Для своего племянника Киприана он сделал исключение, когда подумал, что молодому человеку будет слишком тяжело выпутываться из передряги самостоятельно. Киприан прекрасно осознавал это. Было много причин того, почему дядя был для него вторым по значимости человеком после Агнесс.

– Агнесс незаконнорожденная. Об этом ты тоже знал?

Мельхиор Хлесль бросил на своего племянника внимательный взгляд через плечо.

– Нет, – ответил он. – А тебе это откуда известно?

– Она мне сама сказала. Один скользкий монах-доминиканец, давно знакомый с отцом Агнесс, посетил его весной и распустил язык.

– И что?

– Ее отец сказал, что спас ее из сиротского приюта.

– Что ж, добрый поступок.

– Так почему он до сих пор молчал о нем?

– Иногда человек не хочет, чтобы любовь причиняла ему неприятности, или не желает вырывать ее из своих грез – порой человек и себя-то из грез вырывать не хочет…

– Во всяком случае, он не видит никакой проблемы в том, чтобы выдать ее замуж за человека, которого она не любит.

Мельхиор Хлесль отвернулся от окна, прошаркал к своему столу и сел.

– Если бы я мог тебе помочь, я бы так и сделал, и тебе это известно. Однако мне слабо верится, что глава семейства Вигантов прислушается к моим словам. – Он криво усмехнулся. – Под главой семьи я подразумеваю вовсе недоброго старого Никласа.

Киприан промолчал. Он был занят тем, что старательно придавал своему лицу нейтральное выражение.

– Нет, – заключил наконец Мельхиор Хлесль. – Во-первых, я совершенно не представляю, что могу тут поделать; во-вторых, любовь, за которую человек не сражается сам, не стоит ничего.

– Ite, missa est [34], – сказал Киприан.

Епископ устало улыбнулся.

– Вот так любовь разбивает нашу прекрасную дружбу. Киприан долго не отвечал ему.

– Нет, – в конце концов произнес он, – Но в проповеди нужды не было.

– Это не проповедь.

Киприан пожал плечами. Он не отводил взгляда от лица дяди.

– За кого она должна выйти замуж?

– За Себастьяна Вилфинга-младшего.

– Неплохой выбор, – отметил епископ.

– Я тоже не думаю, что Никлас Вигант хочет, чтобы его дочь мучилась.

– Разве вы не были когда-то друзьями с Себастьяном Вилфингом?

– Сказать так означало бы унизить понятие дружбы. Но врагами мы не были.

Мельхиор Хлесль кивнул. Он сделал вид, что не обратил внимания на прошедшее время, употребленное Киприаном.

– Агнесс ничего не помнит из того, что увидела в катакомбах под церковью, – объяснил Киприан. Он подумал о том, в чем Агнесс призналась ему сегодня. – Она полностью забыла и саму церковь, и все, что с ней связано, – солгал он, на самом деле не понимая, зачем лжет.

– Киприан… что касается этого дела, то все каким-то образом между собой связано. Чтобы понять это, мне не нужен ни философский камень, ни эликсир мудрости, ни другой алхимический бред. Мне это говорит мой нос, а он меня еще ни разу не подводил.

– Твой нос, говоришь? А разве твой нос не сказал тебе также, что было бы разумно объединить усилия с эрцгерцогом Маттиасом, и разве не из-за этого заварилась вся каша с придворными советниками?

– Это вовсе не означает, что мой нос ошибся. Киприан, прошу тебя, не бросай меня в беде. Ты ничем не сможешь помешать свадьбе Агнесс с мужчиной, которого для нее выбрал отец. Мне не хотелось бы напоминать тебе о моем предложении…

– О моей карьере в Церкви.

– Речь идет не о карьере. Речь идет о необходимости продолжить работу, начатую еще Иисусом Христом: защищать человечество от соблазнов Зла. Речь идет о том, что для выполнения этой работы необходимы такие люди, как ты.