— Как хорошо прикоснуться к тебе, — пробормотала Жени.

— Ты так красива, — прошептал он в ответ, освобождая девушку.

Он произнес это таким мрачным тоном, что она расхохоталась и, подобрав юбку, закружилась перед ним.

— Давненько мы не виделись, Жени.

— Да, — она остановилась, и внезапная мысль пришла ей в голову: «А насколько она изменилась? Не кажется ли теперь она ему другой?» Ей он казался все тем же и вместе с тем другим — знакомым и чужим. Частые письма и время от времени телефонные звонки приучали Жени все прошлые годы думать о нем. Возвращаясь со свидания, она сравнивала Пела с мужчиной, с которым провела вечер. Какой бы черты не был лишен ее спутник, она награждала ею Пела. И вот теперь он был рядом — во весь свой рост в шесть футов и четыре дюйма — и Жени поняла, что в прошлом отчасти придумывала его.

Во плоти его большие руки болтались из рукавов, он был не так уж красив, и тем не менее Жени ощущала, что он ей близок.

— Ну как Лекс?

— До смерти хочет встретиться с тобой. Я даже не решился ей сказать, что еду в Кембридж.

— Правильно, — кивнула головой она.

Зеленовато-коричневые глаза Пела моргнули, и Жени заметила, какие редкие у него ресницы — прямо как у отца.

— Пойдем в город? Пообедаем в «Ритц-Карлтоне». Я там остановился.

— С удовольствием, — Жени почти совсем не выходила из Кембриджа, и Бостон для нее был как другой город. А «Ритц-Карлтон» слыл самой фешенебельной достопримечательностью. Она часто проходила мимо, но никогда не была внутри — бостонский знаменитый отель, выходящий на Бостон-Гарденз. Оказаться там — словно праздник. — Подожди минуту. Я только переоденусь.

— Ты и так превосходно выглядишь, — возразил он.

— Ну, пожалуйста! — ради такого случая Жени хотелось нарядиться. С тех пор как она приехала в Кембридж, у нее не было такой возможности. И теперь, взбегая по лестнице, она поняла, как монотонно текла здесь ее жизнь — занятия и работа.

Сидя в фешенебельном, белоснежном открытом зале, Жени осознала, как ей не хватает загара. Она и Пел оказались самыми бледными в ресторане людьми — их невыразительный вид представал здесь упреком: словно нищета незвано ворвалась в атмосферу «Ритца». Другие обедавшие отливали бронзой, позолоченной и отполированной светом свечей.

— Тебе повезло, что ты здесь учишься, — проговорил Пел.

— Да, — ответила она. — От лучшей медицинской школы меня отделяет всего несколько миль и два года занятий.

— Забавная ты, Жени. Выглядишь, как всегда, и так стремишься стать врачом. Уверен, что ты своего добьешься.

— Спасибо. Я тоже так думаю. Наверное, я решила стать доктором, хирургом много лет назад, еще когда была совсем ребенком. Но осознала я это, только когда оказалась в Кейп Коде. Мне помогла маленькая девочка, — на самом деле решение вызрело в Жени благодаря отцу, Синди лишь помогла понять его.

— На нынешнем этапе развития истории в Гарварде должно быть потрясающе, — Пел повторил то, о чем говорил в письмах.

— По мне, никакой разницы, — пошутила Жени. — Мне кажется, здесь всегда так было.

— Но жить здесь, когда администрацию возглавляет Кеннеди — просто блеск!

Жени кивнула:

— Многие так думают. По-прежнему переживают кампанию Кеннеди-Джонсона двухлетней давности. Но я в стороне от этого, Пел, — по выражению его лица она поняла, что разочаровала его. — У меня ведь даже нет вашего гражданства.

— Что ты хочешь сказать? Как это нет?

Подошел официант. Жени помедлила, пока он не поставил перед ней отбивные и тушеный эндивий.

— В вашу страну я приехала только четыре года назад, — она взялась за вилку.

— Ну да? Трудно поверить. Твой английский безукоризнен.

— Ты так считаешь, потому что я говорю, как Лекс, — Жени разрезала мясо. — Это она научила меня. — Знаешь, я ведь уехала с родины неофициально, — она попробовала отбивную — самое превосходное блюдо с тех пор, как она оказалась в Кембридже.

— Да, но существуют разные лазейки. Мерритт о них превосходно осведомлен. Может нажать, где надо, и все ускорить. Требуется лишь упорство и кое-кого подмазать, — Пел сморгнул и быстро заверил ее. — Но это же для хорошего дела. За тебя, — он поднял свой бокал.

Жени отпила бургунди — вкус сохранился во рту, когда она уже проглотила напиток. Праздник, а не обед. Она уже позабыла радости, которые могут предоставить деньги.

— Не могу понять, почему Мерритт тянет волынку, — Пел поставил бокал.

Жени не ответила. Ей часто приходило в голову, что опекун нарочно держит ее в подвешенном состоянии — так ему легче влиять на нее. А по ночам ее подозрения становились еще более серьезными: уж не он ли был виноват в бедах отца и даже матери, уж не он ли все это подстроил, чтобы взять Жени в Америку в качестве собственности. Для подобных домыслов не было никаких оснований. Она это понимала, убеждала себя, но Бернард казался таким непроницаемым, таким могущественным и таким подвластным причудам, что ее воображение подчас непомерно разгуливалось.

— Но он о тебе хорошо заботится? — спросил Пел.

— Да.

— Ну ладно. Его ведь недолюбливают у нас в семье, ты заметила?

— А почему?

— Точно не знаю. Наверное, по многим причинам. Выставляет себя либералом, намекая на близость с Советами, и тут же оказывается, что связан с Южной Африкой или каким-нибудь другим правым диктаторским режимом. Думаю, он тот человек, который любую вещь сможет обернуть к собственной выгоде. Кажется, у него нет других принципов, кроме тех, которые позволяют увеличить богатство и власть. Извини, Жени, мне не стоило тебе этого говорить.

— Ничего. Все нормально.

— Есть здесь и личное. Третья жена Мерритта и дядя Джадсон любили друг друга. Мерритт ее увел, но я думаю, она так и не полюбила его. Наверное, жалела, что не вышла замуж за дядю.

— А я думала, что твой дядя и Бернард — деловые соперники.

— И это тоже. Они конкурируют в одной области. Но такое соперничество не делает врагами.

Жени размышляла.

— Пел, а это правда? Я имею в виду гражданство.

— Можно ли ускорить его получение? Да. Выходи за меня замуж и сразу получишь.

Жени расхохоталась.

— О таком романтическом предложении я еще никогда не слышала.

Лицо Пела изменилось — в коричневых глазах засветился оранжевый отблеск, и они приняли цвет охлажденного чая.

— Но я это серьезно. Знаю, просить нет смысла. Ты еще в колледже, у меня тоже нет должности…

Его серьезность была такой нежной и сбивчивой.

— Ты прав, — тихо согласилась она. — У нас не было возможности привыкнуть друг к другу. И к тому же мы оба очень заняты…

— Я тебя люблю, — проговорил он почти шепотом.

Жени заметила, что его лицо выражало доброту и нежность. Она не знала, была ли любовь, настоящая любовь то, что она испытывала к нему, но чувствовала, что хочет обвить его руками, прижаться к нему.

— Мне семнадцать. Бернард ни за что не даст согласия.

— Я подожду, Жени.

— Хорошо, — довольно ответила она.

Всю дорогу домой они целовались — в такси, в общежитии, и в слиянии их губ она видела некий обет.

На следующее утро Пел позвонил попрощаться. Он не сказал, что говорит из аэропорта и вот-вот должен сесть в самолет до Нью-Йорка, где собирался встретиться с Бернардом Мерриттом.

Хозяин и не подумал показать, что визит Пела доставил ему хоть малейшее удовольствие. Он сказал, что слишком занят, и только потому, что дело касалось Жени, был готов уделить молодому человеку двадцать минут. С молодым Вандергриффом Бернард раньше не встречался, и теперь, оценивающе оглядев его, не был поражен ни его наружностью, ни манерами.

— Конечно, с ее отцом я все обсудил до его ареста, — нетерпеливо ответил бизнесмен. — Я ее тогда почти не знал и не взял бы с собой, как никого другого, без предварительного соглашения.

— Вы с отцом Жени, должно быть, большие друзья, — улыбнулся Пел.

Бернард подивился, как столь наивных людей могут принимать на дипломатическую службу. Конечно, родовое имя, влиятельная семья. Но если эти привилегии дают такое право, Соединенные Штаты будут представлять за границей одни идиоты.