В Англии Женя остановилась у Планкетт-Джоунсов, которые, как и все остальные люди, с кем ей приходилось встречаться на Западе, были деловыми партнерами Бернарда. Они жили в деревеньке, сплошь усаженной розами. Цветы росли повсюду: при въезде, увивали даже первые этажи коттеджей, стоявших вдоль дороги, которую кто-то, не слишком обремененный воображением, назвал просто улицей. Розы были самых разных цветов и даже полосатыми и размеров от небольшого шарика до чайного блюдца. Они переполняли воздух приторной сладостью, которую Женя ненавидела, потому что она напоминала ей запах гниения.

Ей не с кем было поиграть и не с кем поговорить, кроме англичанина-наставника. Планкетт-Джоунсы часто уезжали в Лондон, а дома в Кенте были заняты лошадьми или встречались с соседями. Женя ощутила одиночество и ушла в себя. Она не понимала страны, в которой очутилась, только видела пресыщенный розами сад и незнакомцев. Прямых вестей из Ленинграда с тех пор, как уехала оттуда, она не имела, и все ее письма Дмитрию оставались без ответа.

Во время одного из своих еженедельных телефонных звонков Бернард сказал, что Дмитрий был вынужден сменить место жительства, но он до сих пор не мог разузнать его нового адреса. А о Георгии по-прежнему не было известий.

Время в Кенте прошло, как сон, но сон не из приятных. Она как будто барахталась в воде, стараясь остаться на плаву. Кроме занятий английским, ничего не видела вокруг. Точно только что перенесла операцию и все еще поминутно впадала в наркотическое забытье, не подозревая, проходят ли дни, часы или недели.

В конце августа 1958 года учитель отвез ее в Саутгемптон, где она вошла на борт морского лайнера «Соединенные Штаты», чтобы завершить последнюю фазу своего путешествия и переплыть через океан, отделявший ее ото всего, что она знала.

В пять утра Женя стояла у поручней в кромешной темноте. Рассвет наступал медленно, расползаясь сероватой мглой, и корабль дюйм за дюймом приближался к берегу. Туман был слишком плотен, чтобы различить горизонт, отделявший небо от моря, воздух плотен и горяч. Чтобы дышать, Жене приходилось раскрывать рот.

По мере того как сумрак прояснялся и наступало утро, другие пассажиры выходили из кают на палубу, морщась от сверкающего света.

— Вот он Нью-Йорк, — заметил один из них. — Город, где воздух можно увидеть и потрогать.

Туман поднялся совсем неожиданно, как занавес на сцене. Послышались восклицания, люди на что-то указывали друг другу.

— Вот она там. Смотрите, леди показалась.

Женя взглянула налево и увидела статую Свободы.

Она видела ее изображение в книге о Нью-Йорке, которую давал ей Бернард, и в другой, которую читали с английским учителем. Огромная, подернутая зеленоватой патиной женщина, с факелом в поднятой руке, должна была символизировать свободу и надежду для всех угнетенных. Они проплывали мимо, и Женя разглядывала статую, одиноко стоящую на острове, и вдруг подумала: «Она, как я».

Был почти уже полдень, когда Женя спустилась по сходням, разыскивая в море лиц на пристани лицо Бернарда. Вот она ступила с трапа на бетон, впервые оказавшись на американской земле. Бернарда она не заметила, но зато разглядела плакат со своим именем. Подойдя к держащему его мужчине, сказала:

— Я — Женя.

Мужчина опустил плакат и вытер лицо платком.

— Хорошо, что встретил тебя. Я — шофер мистера Мерритта. Зовут меня Росс. Дай-ка мне твои багажные квитанции — вот так, хорошо, а теперь стой здесь и не сходи с места. Я на минутку, — он пошел прочь, и Женя увидела на спине темные пятна пота, проступившие сквозь форменную рубашку. Вокруг нее люди встречались друг с другом: объятия, восклицания, поцелуи, отцы подхватывали на руки детей.

«Он не пришел к кораблю, чтобы встретить ее».

Шофер вернулся с ее чемоданами удивительно быстро и поставил перед служащим таможни.

— Контрабанду везешь? — улыбнулся тот Жене.

Она не знала значения этого слова и вся напряглась.

— Ну что ж, на этот раз пропустим, — он подмигнул и подал знак рукой — убирать чемоданы. — Добро пожаловать в Нью-Йорк, дорогуша. Увидишь, мы тебе понравимся.

Росс, а за ним Женя пробирались сквозь толпу к огромной машине. Такой большой она еще не видела. Разве кроме тех, что возят на похороны мертвых правителей. Шофер открыл заднюю дверь, и она вошла, как ей показалось, в небольшую комнату с диванами и баром.

Машина тронулась. Из маленького громкоговорителя донесся голос Росса.

— Не желаете ли коки, мисс Сареев?

Женя отрицательно помотала головой в стекло, за которым находился Росс.

— Или чего-нибудь другого? Сока, лимонада? Все там в баре перед тобой. Просто нажми серебряную кнопку.

«Как в сказке, но в сказке жуткой».

— Спасибо, — ответила она в пустоту. — Почему Бернард не приехал, чтобы встретить ее? Может быть, он болен? Или вообще куда-нибудь уехал Америки?

В окне стоявшие рядом дома уходили вершинами в небо. Небоскребы, вспомнила Женя. Но небо они не скребли, они впивались в него остриями. Ее поселят в одном из них? Так высоко над землей?

Несмотря на обжигающую жару, улицы были полны народа и люди куда-то спешили. У некоторых в руках были бумажные пакеты. На скамейках под деревом двое мужчин распечатывали свои. Обед, поняла она и с облегчением подумала, что и в Америке есть настоящие люди.

— Вот мы и приехали, — раздался голос водителя. — У мистера Мерритта здесь тройка наверху.

— Тройка? — переспросила она, выйдя из машины. Перед ней возвышалось высокое здание, но справа зеленели деревья и трава — парк.

— Трехэтажная квартира в надстройке. Видишь ли, он владеет отелем.

— Отелем?

— Отелем «Франсуаз». Главный вход за углом с Пятой авеню, а здесь личная дверь мистера Мерритта, — он ввел ее внутрь и, с чемоданами под мышками, в лифт. Там было лишь две кнопки: «Н» и «X». — Надстройка и Холл, — объяснил Росс. — Мистер Мерритт даст тебе ключ.

Они поднялись наверх и вступили в прихожую, уставленную свежими цветами и увешанную картинами. Искусно вырезанная передняя дверь открылась, когда Женя приблизилась, и она оказалась в распростертых объятиях Мерритта.

— Добро пожаловать, дорогая моя.

— Это вы, — по-русски произнесла Женя и закрыла глаза.

Теперь она была выше, доходила макушкой ему почти до переносицы, но наклонила голову, нацелясь лбом в шею.

— Вас там не было… Когда я сходила с корабля…

Бернард ослабил объятия, но она по-прежнему прижималась к нему.

— Я был в конторе. Бросил все и примчался сюда, как только Росс позвонил мне из машины. Пойдем, Женя, — он ответил по-русски и отстранился от нее.

Слезы стояли в ее глазах. Он не был болен, не уехал из Америки, просто был занят.

Держа Женю за плечи на вытянутых руках, Бернард оглядел ее:

— Ты похудела, Женя. Ты здорова?

Она кивнула. В Англии единственной приличной едой был завтрак. Остальное было почти невыносимо.

— Росс позаботится о твоем багаже. Плавание было удачным? Отлично. Сейчас посмотришь квартиру.

Они стояли в холле за передней дверью — круглой ротонде с куполообразным потолком, таким же, как в комнате Дмитрия и Жени. Подвешенную к центру люстру крепили тонкие шнуры, в которые были вплетены миниатюрные стеклянные призмы, напоминающие радугу, пол отделан белыми и черными мраморными квадратами.

Жене не хотелось осматривать квартиру. Ей пришелся бы больше по душе прием, которым встречали людей с дороги дома: сажали за чай и долго-долго обо всем говорили. Ей о многом нужно было спросить. Но Бернард повел ее в первую дверь направо. За ней оказалась комната, похожая на музей во дворце: на стенах висели картины в тяжелых золоченых рамах, на персидских коврах стояла мебель из полированного дерева, обитая парчой. Все как будто напоказ, а не для того, чтобы пользоваться. Бернард указывал на предметы на столах и полках. Корзина, сплетенная из серебряных прутьев, до прозрачности тонкая китайская ваза, кувшин из литого золота с орнаментом из кораллов.