— Так он дома? С тетей Катей?

— Сейчас да.

— Но… — она запнулась. Было бы невежливо говорить это, после того как он и Круккаласы так много для нее сделали. Но если Дмитрий и тетя Катя дома…

— С ним все в порядке, — продолжал Бернард. — Будем надеяться, что и отца восстановят в правах или по крайней мере вернут в общество месяцев через шесть. Скажем, через год по самым пессимистическим прогнозам. Нам следовало и на этот случай разработать план.

Он говорил для Круккаласов, а не для нее. И Женя коснулась рукава рубашки американца.

— Я еду домой?

— Что ты имеешь в виду? — с тех пор, как он начал рассказывать о ее семье, Бернард в первый раз посмотрел на Женю. — Нам только-только удалось тебя оттуда вывезти.

— Домой… к Дмитрию.

— С ним все нормально, — повторил он, медленно чеканя слова, как будто разговаривая с глухой. — Но на следующей неделе или завтра положение может измениться. Прав на собственность у него никаких, — он взял обе ее руки. — Я обещал твоему отцу как следует о тебе позаботиться и намерен выполнить свое обещание.

— Так я еду с вами в Америку?

Он резко выпустил ее руки.

— Тебе нельзя. Оформление документов займет много времени. Когда они будут готовы, отец уже потребует тебя назад. Ты еще немного побудешь здесь с моими друзьями, — он вопросительно поднял бровь и посмотрел на Круккаласов.

Олаф кивнул:

— Она хорошая девочка.

— Пусть живет, сколько хочет, — поддакнула Минна. — Я подумываю сделать ее героиней моей книги: крепкая русская девочка приезжает в Финляндию, и тут начинаются удивительные вещи. Конечно, она будет на несколько лет помоложе — поближе к возрасту моих читателей. Пусть ей будет девять…

— А какие удивительные вещи? — спросила Женя. Как всегда, Минна сумела увести ее мысли от реальной жизни в мир грез.

— Волшебство. Будет заставлять печеных человечков ходить и разговаривать, нырять в озеро и выплывать с жемчужинами. Она спасет лошадь от жестоких хозяев, вылечит у птицы крыло, и та снова полетит.

— Мне нравится. А у вашей героини будет мое имя?

— Конечно, — когда Минна улыбалась, ее широкие щеки, казалось, налезали на глаза, кожа розовела, как клубничный крем, и на ней повсюду появлялись морщинки. За улыбкой рождался смех, поначалу звучащий, как отдаленный гром, но постепенно прокатывался по всему ее телу, набирая силу.

— Хорошо, — произнес Бернард. — Я рад, что Женя чувствует у вас себя, как дома. Ваше великодушие заслуживает дополнительного вознаграждения, — последние слова он сказал полушепотом, обращаясь к Олафу. Уши у того покраснели, и он отвернулся от американца.

После обеда Бернард попросил Женю прогуляться с ним.

— А почему бы вам не посидеть у меня в номере, — повернулся он к Круккаласам, доставая ключ от комнаты. — Там есть хороший коньяк и кубинские сигары. Ни в чем себе не отказывайте.

— Мы подождем Женю в холле, — сказала Минна.

— Или, может быть, в баре, — уточнил муж.

— Ну как хотите. Мы вас найдем. Дай-ка, Женя, я помогу тебе надеть жакет.

— Он такой красивый. Спасибо, что подарили.

Американец улыбнулся и взял Женю за руку:

— Мне нравится дарить подарки людям, которые получают от этого радость.

Они вышли в холодную ночь и дважды прогулялись вокруг площади, в морозном воздухе дыхание паром вырывалось изо рта. Все было почти как с отцом: ладонь покоилась на его руке и она соизмеряла свои шаги с его. Но в то же время все было по-другому: она шла после роскошного обеда с самым элегантным в мире человеком.

Он был без шапки, и когда они проходили под фонарем, Женя с восхищением разглядывала его волосы: отдельные ниточки сияли, как металлическая проволока.

— Все, что тебе потребуется, ты получишь, — произнес Бернард, и Женя вспомнила, как Минна назвала этого мужчину Жениным сказочным крестным отцом. — Только дай мне знать, что тебе нужно.

Она подняла глаза, но лишь на мгновение встретилась взглядом с Бернардом. Явное обожание ребенка заставило его вздрогнуть.

— Сделаю все, что в моих силах, — он уперся взглядом в мостовую.

— А можете вы вернуть домой папу? — еле слышно, не желая испытывать судьбу, спросила она.

— Это не в моей власти, — так же тихо ответил он.

— А можно я буду жить у вас? Ну пожалуйста.

Он весь напрягся, но продолжал вышагивать по площади.

— У меня нет детей, Женя. Никогда их не было. Может быть, следовало их завести, когда был молод. Но никогда не хватало времени. Слишком много всего надо было сделать. К тому же жены… У меня не было ни одной, которая бы имела склонность к материнству.

Жене льстило, что он разговаривает с ней, как с другом, как с равной.

— А к чему же тогда они имели склонность?

Бернард рассмеялся, и его смех не понравился девочке.

— К тому, чтобы пребывать в роли миссис Мерритт и тратить деньги. Заказывать наряды. Быть в кругу внимания. Понимаешь?

Она не понимала.

— Я хочу сказать, что совсем не знаю детей. Не знаю, как с ними разговаривать и что с ними делать. Нам будет трудно обоим, если ты приедешь жить ко мне.

— Я могу научить вас, как обращаться с детьми, хотя сама я уже не ребенок.

Бернард остановился, поднял ее лицо за подбородок указательным пальцем и поцеловал в кончик носа.

— Пожалуй, Женя; это лучшее предложение, какое мне когда-либо приходилось слышать. Спасибо.

Через час дома в кровати Женя пересказывала их разговор Минне. Женщина задумчиво слушала, потом улыбнулась, но без малейшего намека на смех.

— Бернард Мерритт как король далекой страны, — произнесла она. — Очень могуществен и очень богат. Очень многим он правит, владеет великолепными вещами, лучшими в мире — из драгоценных камней и металлов. Он умен и умеет читать в сердцах людей. И его собственное сердце из золота.

— Прекрасно, — пробормотала в полудреме девочка. Слова Минны она восприняла как начало волшебной сказки, а не как предостережение, которое женщина намеревалась ей сделать.

Пять месяцев оставалась Женя в Финляндии с Круккаласами. Потом ей было сказано уехать от этих людей, которые говорили с ней по-русски и сделались ее семьей. Ты не можешь жить в Финляндии бесконечно, сказал ей Бернард. Нужно было двигаться на Запад и совершенствовать свой английский, прежде чем приехать к нему в Америку.

Возбуждение от предстоящей дороги, долгого путешествия к опекуну в Нью-Йорк, стиралось от того, что Женя привыкла к Олафу и Минне. Последние дни в Финляндии прошли будто в трауре по тому, что предстоит.

И Круккаласы были подавлены надвигающимся отъездом Жени. Бездетная пара, они всегда были готовы принять в семью ребенка. Минна заполняла пустоту героинями и героями своих книг, но когда Женя во плоти попала в их дом, они получили то, что ждали долгие годы.

Они сопровождали Женю на корабле в Стокгольм и там грустно расстались. Женя настолько онемела, что не могла даже плакать. Помощник Бернарда в Швеции посадил ее на поезд до Гетеборга. А потом она снова плыла на корабле в Гаагу.

Голландия была ее последней остановкой на континенте, где была ее родина Россия. Оттуда она отплывала в Англию и вступала в англоязычный мир.

Ссылка Георгия окутывалась все большей и большей таинственностью, и даже Бернард не мог получить о нем никакой информации. И тогда он был вынужден задуматься о будущем Жени. С прошлого декабря она не посещала школу. Бернард не мог даже прикинуть, сколько еще времени она будет оставаться на его попечении. Единственное, что он знал, — ее отец еще жив. Посылки из Канады прибыли к Бернарду. Розовая Богоматерь и Георгий Победоносец с уведомлением, что заказ на зеленую клетку ткани выполняется. Это означало изумрудный крест. А потом, как бы много времени это ни заняло, поступит и она — Киевская Богоматерь.

Американец продумал образование Жени. Англия становилась промежуточной ступенью. Если в ближайшее время хоть какой-нибудь свет прольется на положение Георгия и его освобождение окажется близким, Женя будет все еще в Европе, и с наименьшими хлопотами ее можно вернуть отцу. Но если Сареев все так же останется заживо погребенным, Женя переедет в Америку, и Бернарду будет легче за ней следить. За лето он подготовит ее документы, а она тем временем станет совершенствовать английский, который учила в школе, с тем, чтобы свободнее говорить на нем, и в начале учебного года поступить в американскую школу.