Бурнин с благодарностью перевел взгляд на Катю, и вдруг его словно толкнуло что-то под сердце.

И синенькие нежные жилки под коленями, которые были видны из-под замызганной юбки и так не вязались с загрубелыми ступнями ее босых, искусанных комарами, облепленных тиною ног, и обгорелая дочерна под солнцем, слегка шелушившаяся, но красивая, гибкая, женственная шея, и прядка волос, которая вылезла из-под деревенского платка и блестела под солнцем ранней сединкой, и синие, потемневшие при ее рассказе глаза, и вся она в прямом и прекрасном облике жизни стала ему навеки близка…

Катя повернула к нему лицо. Он встретился с ней глазами и вдруг по какой-то искре смятения в ее зрачках увидал, что без слов выдал ей себя с головою… Торопливым движением она одернула юбку, села, оправила на волосах платок, застегнула верхнюю пуговичку на кофте и с нарочитою простотою заботливой хозяйки сказала:

— Я думаю, как раз время закусить. Солнце-то клонится.

— Наверное, пора, как я чувствую, — отозвался все время лежавший молча Сергей.

Катя нарезала сала. У нее на островке нашлось самое главное — хлеб. Пока закусили, было как раз пора выходить.

— Теперь опять аккуратно следите, куда я ступаю. У меня тут тайные вешки свои, я по ним хожу, — сказала Катя.

Она шла впереди Бурнина мягкой и легкой походкой.

Да, пока им было еще по пути…

Солнце село, уйдя за вершины леса. Над болотом начал стелиться туман. Комары зудели все время, терзая уколами тем злее, чем больше сгущались сумерки. Катя маячила в полумраке, иногда задерживаясь, поджидала, когда Бурнин подойдет вплотную, и прыгала с кочки на кочку, потом останавливалась, и все трое стояли, ревниво, настороженно слушая тишину, которую нарушали только одинокий дергач и лягушки. Иногда они снова погружались выше колен в болото. Тогда Катя давала Бурнину свою сухую, горячую руку, которую ему хотелось не выпускать, а Бурнин в свою очередь протягивал руку Сергею.

— Ну, то самое страшное место прошли? — спросил Бурнин шепотом.

— Оно ночью не страшное, только днем… Давно позади осталось. Сейчас уж придем на место… Вот и тропинка…

— Стой! — неожиданно громко скомандовал голос из темноты.

— Сыр-бор горит, — спокойно ответила Катя.

— Горит, не сгорит, Антоновна! Здравствуй. С кавалерами?

— Витя, что ли? — не сразу узнала она по голосу.

— Так точно, Виктор.

— По твоей же дорожке пришли кавалеры, — сообщила она.

— Кто твоей наговорной водички у колодца испил, тот тебя не минует! — отозвался Виктор. — Значит, тебе они крестнички, а нам браты крестные. Здравствуйте, братцы!

— Здравствуй!

— Здравствуйте, братец! — отозвались Бурнин и Сергей.

— Гордишься, Антоновна? — одобрительно сказал рядом второй голос. — А ты и гордись — скоро взвод твоих крестников наберется!

— И ты тут, Денисюк? — узнала Катя второго из караульных.

— Так точно, Антоновна. Мы все с Витькой вместе… Как вы шли? Хвоста не могли за собой прицепить? — глухо спросил Денисюк.

— Хвост отрубили, в болото кинули, — коротко ответила Катя. — Майор дома?

— Точно так, пока все на месте.

— Ну, пойдемте, Анатолий Корнилыч, — позвала Катя. — Сережа, пошли. Беритесь за руки, а то тут глаза повыколешь в чаще…

Бурнин с прежним радостным чувством опять ощутил ее руку. И когда кончился извилистый путь меж колючих кустов, перед ними открылась уже потемневшая, довольно широкая поляна с тремя-четырьмя едва тлевшими кострами. На ней отдыхали красноармейцы. Их винтовки тут же, на траве, были составлены в козлы. Оказавшись на поляне, Анатолий с сожалением выпустил Катину руку.

«Нет, — подумал он, — все, все в ней удивительно: и горячее, бесстрашное сердце, и сухая, жесткая рука, и сединка, и эта гордость ее…»

— Катя Антоновна, вы? — внезапно окликнул из сумрака леса свеженький девичий голосок.

— Васенька, здравствуй! — отозвалась Катя.

«Мальчишка, а голос девичий!» — подумал Бурнин, но в тот же миг к ним приблизилась женщина, которая обнялась и расцеловалась с Катей.

— Вот твоей матери гости, о которых Степашка вчера говорил, — сказала Катя. — Знакомьтесь, товарищи, — Васенька, Василиса Ивановна. У мамы ее вы вчера в огороде лежали, а братик ее, девятилетний связной, о вас весть в лагерь передал. Василиса Ивановна только кажется взрослой, а в самом деле она три года назад у меня тут школу окончила.

Васенька пожала товарищам руку.

— Катя Антоновна, не срамите меня, я лейтенант-военфельдшер, к тому же и «мать-командирша».

— Ух ты мать-командирша! — ласково потрепала ее по щеке Катерина Антоновна. — Ну что твой отец-командир, не занят?

— Ночью дальняя операция. Спит, — вдруг понизив голос до шепота, словно боясь разбудить спящего, ответила та. — Впрочем, ему пора. Идемте… А чем я вас угощу! — воскликнула она интригующе.

— Не старайся, недавно поели, — сказала Катя.

— Да нет, я — свежим вареньем, вот чем!.. — засмеялась Васенька.

У землянки штаба стоял караул — красноармеец и старшина в полной форме.

— Оружие есть? — спросил часовой Бурнина и Сергея.

— Сколько хочешь, — развязно похвалился Сергей.

— Оставить тут, — сухо приказал старшина.

— Не доверяете, что ли?

— Такой порядок. Доверие надо сперва заслужить, — тем же тоном сказал старшина.

— Понятно! — Бурнин вздохнул и отдал свой автомат и парабеллум с патронами.

Сергей отдал мешок с тремя автоматами, запасом патронов и пятью немецкими гранатами.

— А главное наше оружие тоже оставить? — пошутил Бурнин.

— Что за главное?

— Топор системы «Настино счастье». Кабы не он, остального нам не добыть бы.

— Клади и топор, если он оружие, — по-прежнему сухо приказал старшина, не приняв шутки.

— Да, Катя, я вас понимаю, — приглушенно сказал Бурнин. — Так будет и дальше: «В плену был? А может, ты по заданию немцев…»

— А как же ты думал?! — оборвал его старшина.

— Входите, товарищ майор, — обратясь к Бурнину, вслух подчеркнула его звание Катя. — У нас в лесу приходится быть особенно осторожными, — пояснила она, желая смягчить резкость старшины. — К нам бы дорого дали немцы заслать своих!

Они вместе спустились по лесенке.

В просторной землянке, выложенной изнутри бревенчатыми стенами, освещенными горящей коптилкой, пахло дымом. На нарах, устроенных в нише, спал мужчина.

Василиса уже будила его.

— Леня! Леня! Товарищ майор! Вставать пора! Гости у нас. Поднимись же, Ленька! — говорила она, бережным прикосновением слегка лохматя волосы на его голове.

— Васька, брысь! — внезапно отшутился майор. Он хотел быстрым движением поймать ее за руку, но она отскочила. Он огляделся. — Антоновна!.. Ой, извини! Извините, товарищи! — произнес он смущенно, живо спустил ноги с нар и строго взглянул на жену.

— Теперь будет злиться, что при вас его разбудила, — сказала Василиса Ивановна.

— Не буду, — пообещал майор. Он встал и рекомендовался: — Майор Сутырюк, Леонид Николаевич.

Их беседа с майором Сутырюком, командиром отряда, и с комиссаром — местным секретарем райкома Орловым, широкоплечим и приземистым агрономом, бывшим здешним комсомольцем, протекала дружелюбно, но вначале чуть суховато. Сутырюк расспрашивал об их службе в армии, об обстановке в лагерях, как убежали, как шли, как достали оружие. Это был и не допрос и не совсем еще товарищеская беседа. Чуть позже, за чаем, разговор стал проще.

— Разрешите еще доложить, товарищ майор, — вмешалась в беседу Катя, — товарищи Бурнин и Логинов помогли уничтожить тех двух упорных фрицев-следопытов, а мне спасли жизнь.

— Ну, уж это вы, знаете, подзагнули, Антоновна! — живо отозвался Сергей. — Вы — в рукопашной схватке, а мы — лишь стрелковая поддержка на расстоянии. Если уж мы спасли вас, как вы говорите, то вы нас спасли обоих, когда утопили второго фрица. Ведь на открытом месте… Прошил бы из автомата, да и только!..

— Что вы подстрелили фрица — хорошо, — усмехнулся Орлов. — Но ведь вам, наверное, было сказано, что стрелять там нельзя?